Последние бои в Крыму и приказ об эвакуации
После овладения красными Юшуньскими и Чонгарскими позициями в штабе Главнокомандующего было решено прекратить дальнейшее сопротивление красным и приступить к эвакуации армии. В 17 часов 29 октября всеми частями Русской армии был получен боевой приказ оторваться от противника и без остановок двинуться в назначенные для каждой дивизии порт на погрузку. Дроздовская дивизия, оторвавшись от противника, двинулась на юг, в направление на Севастополь.
«Конец. Это был конец не только Белым. Это был конец России», так написал в своей книге «Дроздовцы в огне» генерал Туркул. И далее:
«Белые были отбором нации Российской и стали жертвой за Россию. Кончилось — нашим распятием.
Господи, Господи, за что Ты оставил меня? — может быть молилась тогда, с нами в смертной тьме, вся распятая Россия».
29 октября Правитель Юга России и Главнокомандующий Русской армией генерал Врангель отдал последний приказ на Русской земле, в котором имелись следующие слова: «…Для выполнения долга перед Армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих. Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает…»
Сделано все, что в предела сил человеческих — это не фраза, а свершившееся, и можно сетовать только на непреодолимое стечение обстоятельств и злой рок.
Последний бой в Крыму прогремел 30 октября у станции Курман, когда отходившую колонну Марковской дивизии и Гвардейского саперного батальона настигла и атаковала красная конница. Несколько раз с победными криками «ура» неслись красные всадники на белых воинов, но их отбивали каждый раз. Порой доходило и до рукопашной и рубки, а Марковцы и саперы в упор расстреливали красных кавалеристов, но не сдавались. В конечном итоге все перемешалось. Пулеметы и орудия уже били и по красным и по белым, так как уже было трудно разобрать, где свой и где чужие. Только наступившая темнота прекратила последнюю кровавую баню на просторах Крыма — закончился бой двух полков Марковской дивизии и Гвардейского батальона против масс красных. Красные отскочили в сторону, а остатки белых пробились и под командой полковника Сагайдачного, командира Марковского полка, продолжили свой путь на Севастополь.
Без малого три года назад, первые Добровольцы, ставшие потом кадром Марковской пехотной дивизии, начали вооруженную борьбу с красными под Ростовом, а теперь в Крыму, при их участии, отзвенел последний аккорд вооруженной борьбы белых на юге России. Пролитая ими в этом бою кровь не была напрасной, так как этот бой задержал на сутки продвижение красной конницы и этим дал возможность многим прибыть вовремя в назначенные порты для погрузки на транспорты.
Получив приказ, все части устремились к назначенным портам. На всех дорогах, со всех мест, отовсюду и везде, даже без дорог, колонны отходящих частей и бесконечные обозы. Чем ближе приближались отходившие к портам, тем чаще стали встречаться уже испорченные и брошенные орудия, повозки и другое. Согласно приказу генерала Врангеля, все, кто не хотел добровольно разделить свою судьбу с Армией, могли остаться в Крыму, но даже среди бывших военнопленных красных, теперь служивших в частях Русской армии, нашлось очень мало желающих и большинство ушло в рядах Армии в неизвестность.
Приближаясь к Севастополю и другим портам, все со страхом ожидали повторение Новороссийской драмы. Но этого не случилось. Еще верстах в четырех от Севастопольской бухты, подходящие Дроздовские части встречал офицер из конвоя начальника дивизии и говорил: «Дроздовцы — в Килен бухту». Когда же подходили к пристани, всех поразил царивший там порядок. Пристань была совсем свободна от повозок. На трапе транспорта «Херсон», на который должны были грузиться части Дроздовской дивизии, стоял караул и, справившись, какая прибыла часть, пропускал ее на транспорт, указывая в какой его части место для прибывших. Разница между погрузкой здесь и бывшей в Новороссийске была колоссальная.
Над городом виднелось зарево потухающего пожара, а по пути к бухте встречались табуны брошенных коней, перевернутые автомобили, испорченные орудия, бесконечные догорающие костры. На полотне железной дороги, забитом до отказа, стояли вереницы вагонов, взорванные бронепоезда. Проходили мимо разбитых интендантских складов. Все зрелище эвакуации. Между подводами пробирались отдельные люди, спешившие на погрузку. Все, кто не опоздал на погрузку и хотел покинуть Крым, могли догрузиться, всем была предоставлена эта возможность. По приказу генерала Врангеля, дополнительно был послан в Севастополь пароход-угольщик «Бештау», на который погрузились, опоздавшие на погрузку, Марковцы и Лейб-казаки. Так же дополнительно там же была погрузка на небольшие пароходы «Добр», и «Маяк». На последний погрузился 2-й Марковский полк с батареей. Полковник Новиков с остатками 6-й дивизии опоздал и прибыл в Севастополь, когда уже никаких транспортов там не было и пошел со освоим отрядом в направлении Ялты. Опоздание произошло отчасти по его вине, так как он, подойдя к ст. Курман, не присоединился к Марковцам, а видя приближавшуюся конницу красных, уклонился на много в сторону и из-за этого и не прибыл во время на погрузку.
В 2 часа ночи на 1 ноября транспорт «Херсон» снялся с якоря и вышел на внешний рейд Севастопольской бухты. День был воскресный. Нужно все же отметить, что хотя суда для эвакуации начали подготавливать для погрузки на них частей дня за четыре до начала погрузки, было сделано одно упущение, которое можно было легко избежать, а именно: забыли погрузить в достаточном количестве продукты и необходимые предметы, а их на складах в Севастополе было много, тем более что в городе до последнего момента сохранялся полный порядок.
Но можно сказать категорически, что если бы в момент эвакуации из Крыма был бы не генерал Врангель, а кто ни будь другой, то, вероятно, в Крыму произошла бы катастрофа подобная Новороссийской, а может быть и похуже. Исключительно генералу Врангелю все обязаны за тот образцовый порядок, который сохранялся до последнего момента во всех портах, где совершалась погрузка. Генерал Врангель сам следил за всем и лично объезжал все порты. Но совершенно ясно каждому, что он не мог разорваться на все стороны — для наблюдения за всем одного человека было мало, — а многие, в создавшихся условиях, заботились все-таки прежде всего о себе, и, наверное, поэтому и остались пароходы без достаточного количества продуктов и другого. В приказе же Главнокомандующего было сказано, что транспорты будут некоторое время вне суши, и поэтому было приказано запастись продуктами. На транспорт «Херсон» для чего-то погрузили большое количество старых неисправных винтовок, различный ненужный хлам, а о продуктах, склады которых были поблизости и потом расхищались всеми кому, не лень, не позаботились. Для примера можно, привести такой случай. Несколько офицеров 4-й Дроздовской батареи наняли ялик еще до отчаливания транспорт от пристани на внешний рейд, съездили в таможню и привезли оттуда большое количество различных консервов (мясных, молочных, с варением и пикулями), шоколад, табак.
В 12 часов к транспорту, стоявшему на внешнем рейде, причалила баржа, на которой находились офицеры и солдаты разных частей, не успевшие по разным причинам погрузиться накануне. На эту баржу сошло около 100 человек, заявивших о своем желании остаться в Крыму. Уже в темноте к «Херсону» причалила лодка, в которой находился шофер генерала Туркула, приехавший, чтобы попрощаться с генералом, так как он решил остаться в Крыму. Генерал Туркул, бывший в то время больным, описал свою прощальную встречу с шофером так:
«Я лежал в каюте, когда ко мне ввели моего шофера. Генерал Врангель особым приказом, как известно, разрешил всем желающим остаться в Крыму. Шофер мой решил остаться, но его мучило нестерпимо, что он не попросил моего на то позволения, и вот на шлюпке, уже в темноте, он пристал к «Херсону». Я сказал ему, что он может остаться, если не боится, что его расстреляют.
— Меня не расстреляют.
— Почему?
Он помолчал, потом наклонился ко мне и прошептал, что он сам большевик, что он матрос-механик, что он возил в советской армии военных комиссаров.
— Не расстреляют, когда я сам большевик.
Это признание как-то не удивило меня, чему дивиться, когда все сдвинулось, смешалось в России. Не удивило, что верный шофер, смелый, суровый, выносивший меня не раз из отчаянного огня, оказался матросом и большевиком, и что большевик просит теперь у меня, белогвардейца, разрешение остаться у красных. Я заметил на его суровом лице трудные слезы.
— Чего же ты, полно, — сказал я, — оставайся, когда не расстреляют. А за верную службу, кто бы ты ни был, спасибо. За солдатскую верность спасибо. И не поминай нас, белогвардейцев, лихом...
Шофер заплакал без стеснения, утирая крепкой рукой лицо.
— Ну и дивизия, вот дивизия, — бормотал он с восхищением. — Сейчас выгружайтесь, опять с Вами куда хотите, пойду...
Моего большевика беспрепятственно спустили по канату с «Херсона» в шлюпку.
Приехавшие на барже рассказывали, что в Севастополе уже организовалась местная большевистская власть, которая сохраняет в городе порядок. Часов около 15 генерал Врангель объехал все суда, стоявшие на внешнем, рейде и потом направился к городу и причалил к пристани. Там собралась большая толпа решивших остаться в Крыму. Генерал Врангель, стоя во весь рост, обратился к собравшимся на пристани, поблагодарил их за службу и пожелал им счастливую жизнь. Его слова были покрыты «ура».