Первая провокация французов
После отъезда генерала Врангеля продолжались работы по приведению в порядок и украшению лагеря. Вдоль линеек появились деревца, кусты и ветки в большом количестве, а возле палаток искусственные клумбы. Перед палатками пехоты были выложены из разноцветных камней наши национальные шевроны, номера рот и батальонов. Около знамен был выложен из камней громадный русский герб — двуглавый орел — довольно тонкой работы и очень искусно и художественно исполненный. Выложены были и даты похода Яссы—Дон. На это все было положено много труда, но зато и лагерь стал совсем иной и принял более приятный для глаза вид. Жаль только, что кусты и елочки, а также можжевельник скоро вяли и осыпались и их приходилось часто заменять новыми.
В частях пища приготавливалась в общих котлах, где, как правило, варился суп из бульонных кубиков, или галушки с легкой приправой, а также суп с крупой; иногда — знаменитые бобы, которые никак нельзя было полностью разварить, или картофель. Этим порядком все были довольны. Консервы, кокосовое масло, чай, хлеб, сахар выдавались каждому на руки. По всему лагерю были слышны знаменитые в Галлиполи «кому?» — при дележе полученных продуктов. Дележ этот производился следующим образом: полученные продукты раскладывались по порциям по числу людей и один из присутствовавших, указывая пальцем на одну из порций, спрашивал — «Кому?», другой стоявший спиной к продуктам и, следовательно, не имевший возможности выбрать большую или меньшую порцию, называл фамилию получателя. Самым плохим днем, в отношении питания, был день когда варились бобы, так как, как уже сказано их невозможно было разварить.
21 декабря опять в лагере был посетитель. Прибыл князь Долгоруков, представитель Земского Союза. Желавших его увидеть и услышать от него новости было столько, что они не смогли поместиться в предназначенной для беседы с ним палатке Дроздовского полка. Когда он спросил, в чем главная нужда в Галлиполи, ему было указано на слабое питание, отсутствие белья, обуви и обмундирования. Также просили оказать содействие и помощь по устройству в лагере и в городе бани и дезинфектора, оборудовать в лагере освещение и присылать книги и газеты. Князь Долгоруков все это записал и обещал принять меры и все зависящее от него сделать. Присутствовавшим он посоветовал держаться вместе, в беженцы из армии не уходить и удерживать от этого слабых духом. О русских партиях он сказал, что им грош цена, если не будет сохранена армии. Привел и исторический пример из борьбы за освобождение Италии, напомнив о Гарибальди, который мог тогда своим единомышленникам предложить только новые раны, холод, голод и мучения, но они были сильны духом, не испугались и остались с ним. Эти его тысяча человек, которых ничто не устрашило и послужили тем здоровым кадром, на котором создалась сила освободившая Италию. Говорил князь Долгоруков и о международном положении. О генерале Врангеле сказал, что он человек необыкновенной воли, энергии и государственного разума.
В декабре у Дроздовцев работала комиссия по освидетельствованию записавшихся для получения категорий (категории, их было три, — состояние здоровья человека и возможность использования его для работы) и желавших покинуть ряды армии. В городе торговля шла полным ходом и в магазинах, в качестве продавщиц, появились русские женщины. Положение русских женщин в изгнании оказалось во много раз хуже, чем положение мужчин и, в особенности, чинов армии. К сожалению, нужда заставила многих женщин пойти даже на улицу».
В декабре же начались в лагере занятия по изучению французского языка и высшей математики. У Дроздовцев занятия по изучению французского языка вели Шилов и Раевский, а лекции по высшей математике читал профессор Даватц. (Во время второй мировой войны он находился в рядах Русского корпуса и был убит во время бомбардировки.)
В декабре в командование Армейским корпусом в Галлиполи вступил генерал-лейтенант Витковский, так как генерал Кутепов заболел. В то время в Галлиполи был расквартирован, как французский гарнизон, батальон сенегальцев, на рейде стояла французская канонерная лодка. Французским комендантом города был вначале подполковник Вайлер, а после него — подполковник Томассен. 17 декабря оба французских подполковника, после смены, явились с визитом к генералу Витковскому, а генерал Витковский побывал у них с ответным визитом. На другой день генерал Витковский получил официальное приглашение от подполковника Томассена пожаловать к нему в управление. О своем посещении Томассена генерал Витковский так пишет в своих воспоминаниях:
«В назначенный час я отправился в Управление французского коменданта в сопровождении полковника Комарова, состоящего при штабе Корпуса в качестве переводчика. Подполковник Томассен в кратких словах изложил мне те требования, которые предъявил командир Оккупационного корпуса к Русским войскам в Галлиполи. Эти требования заключались в следующем:
Эвакуированная из Крыма Русская армия не является больше армией, а лишь беженцами. Генерал Врангель больше не Главнокомандующий, а тоже простой беженец. Также и в Галлиполи, по словам Томассена, никакого армейского корпуса нет, нет начальников — все, без исключения, беженцы, которые должны подчиняться только ему, как французскому коменданту. Далее он указал, что последнее, что требуется от меня, это сдать французам имевшееся у нас оружие и объявить частям об исполнении предъявленных нам требований.
Я выслушал Томассена совершенно спокойно, когда же он окончил свое повествование, то я, хорошо зная генерала Кутепова, и, будучи убежден, что найду в его лице, по выздоровлении, полную поддержку, также спокойно сказал Томассену:
Русская армия и после эвакуации осталась армией.
Генерал Врангель был и есть наш Главнокомандующий.
В Галлиполи расположены не беженцы, а войска, составляющие корпус, во главе этого корпуса, временно, стою я и только мои приказания будут исполняться войсками.
На него же я смотрю, как на офицера союзной Армии и коменданта соседнего гарнизона и, наконец, никакого оружия я ему не сдам.
Получив мой вполне определенный ответ, Томассен, уже взволнованный, сказал, что он примет более суровые меры к тому, чтобы приказание французского командования было исполнено и, как он выразился, «генерал не исполняющий его требований, не может оставаться здесь, в Галлиполи, а будет доставлен в Константинополь», — другими словами, — он грозил меня арестовать.
На это я твердо ответил, что русские войска поступят так, как я им прикажу, встал и вышел вместе с полковником Комаровым из Управления французского коменданта.
Придя в Штаб корпуса, я немедленно отдал все нужные приказания на случай тревоги, а также касающиеся занятия французского и греческого телеграфа. Кроме других мер предосторожности, я отдал приказание командиру нашего броненосца «Георгий Победоносец», стоявшему на рейде недалеко от французской канонерки, протаранить и потопить ее, когда последует на то особый сигнал с берега, дабы уничтожить радиостанцию на ней и ослабить французские силы.
Мы вскоре узнали, что сенегальцы оплелись колючей проволокой и приняли большие меры предосторожности, причем настроение у них было, особенно по ночам, довольно тревожное. Наша публика острила по их адресу, говоря, что они боятся "русского тифа"».
Такое положение продолжалось до нашего Православного Рождества. За это время у генерала Витковского не было никаких сношений с подполковником Томассеном. Несомненно, что подполковник послал соответствующее донесение в Константинополь командиру Оккупационного корпуса, а от генерала Витковского был командирован с донесением генералу Врангелю, генерал Георгиевич.
«Наступил праздник Рождества, — пишет в своих воспоминаниях генерал Витковский. — В галлиполийском греческом соборе греческий митрополит Константин, в сослужении с духовенством, совершал торжественное Богослужение. После Литургии служили молебен. Храм был полон молящихся. И вот, во время молебна, стоя впереди, я услышал движение в соборе и шепот. Это подполковник Томассен с чинами своего штаба, все в походной парадной форме, при оружии и орденах, протискивались вперед. Они стали сзади меня. Когда я, приложившись к Кресту, отошел в сторону, ко мне подошел Томассен и принес поздравление от лица своего и французского гарнизона по случаю нашего праздника. Этим жестом инцидент был исчерпан. Мы отвергли предъявленный ультиматум, — французы признали нашу силу и решимость.
Факт отказа сдать оружие дал возможность, как и на всем протяжении нашего пребывания в Галлиполи, так и впоследствии, сохранить нашу воинскую организацию и заставить считаться с нами.
Вскоре прибыл из Константинополя от Главнокомандующего, командированный мною, генерал-майор Георгиевич и привез мне от генерала Врангеля ответ, в котором он не только одобрил мои действия, но выразил свою благодарность.
Генерал Кутепов, как только ознакомился, по своем выздоровлении со всем происшедшим за время его болезни, выразил также свое полное удовлетворение».