На Перекоп
Около 2-х часов ночи на 21 октября части Дроздовской дивизии втянулись в большое село Рождественское, забитое до отказа частями Русской армии. Там уже находились части Конного корпуса генерала Барбовича, Терско-Астраханская бригада, Корниловская ударная дивизия и многочисленные обозы. Долго пришлось стоять при морозе свыше 10° на улицах села и только под утро все смогли разместиться по квартирам, чтобы согреться и хотя бы немного отдохнуть. С едой было совсем плохо и немногие могли похвастаться, что им удалось утолить свой голод. Недолго длился и отдых, так как уже в 8 часов Дроздовская дивизия выступила на Ново-Дмитриевку. Хотя об отходе в Крым еще не было официального приказа, но уже само движение на Ново-Дмитриевку вызвало толки об отходе в Крым. Стали говорить — идем «домой», где отдохнем после бесконечных боев а потом с новыми силами продолжим борьбу.
Вскоре красные стали наступать на Рождественское с востока, но с севера и запада пока все было спокойно. Наши войска двигались четырьмя колоннами под фланговым ударом слева. Для сокращения длины колонны было приказано построиться в два ряда. Артиллерия шла в резервной колонне. Только одна колонна шла по дороге, а остальные—прямо по полю. Красные сильно наседали слева и с этой стороны отступавшие части прикрывала наша артиллерия. Атаковать же отходившие колонны красные все же не решались. Прошло немного времени. Появилась конница красных также и сзади и стала нажимать на хвост наших колонн. Был момент, когда конная батарея красных, став на открытую позицию, начала щелкать по отходящим колоннам, но это ее занятие сразу же прекратила 4-я Дроздовская батарея, удачно обстреляв красную батарею, поспешившую после этого ретироваться. (Схема № 10.)
Красные артиллеристы не любили артиллерийского обстрела и обычно, после двух-трех близких разрывов, моментально снимались с позиции. Наконец, провожаемые артиллерийским обстрелом, колонны подошли к Ново-Михайловке. Тут на поле лежало много раздетых и неубранных трупов, валялось много винтовок и погон Корниловцев — следы боя 4-го Корниловского полка с красной конницей 17 октября. Около 14 часов части Дроздовской дивизий пришли в Ново-Дмитриевку и было приказано выслать квартирьеров. Всем стало ясно, что дело клонится к тому, что придется отойти в Крым, где наверно будет зимовка, так как все считали укрепленные позиции на перешейках неприступными. За дальнейшее все были спокойны и, даже больше, приятно было думать, что после предстоящих тяжелых боев в скором будущем, так как красные, несомненно, захотят с налета овладеть Крымом, наступит на некоторое время спокойная позиционная война — без утомительных переходов столь неприятных, особенно зимой. В Ново-Дмитриевке были большие склады с зерном и все стали запасаться им. Неожиданно у западной окраины села начался бой и было при казано на рысях вытягиваться из села. В это время наша конница на буграх уже вела приличный бой. Хорошо были видны разрывы снарядов. Колонна Дроздовской дивизии, не задерживаясь, двинулась на Сальково, куда и прибыла в 16 с половиной часов. Возле Сальково были передовые окопы укрепленной позиции в виде одного ряда окопов с проволочным заграждением. 2-му и 3-му Дроздовским стрелковым полкам было приказано занять эти окопы. Было очень холодно. Хотелось отдохнуть и всех мучил голод, но достать в Сальково ничего съедобного было нельзя. 1-й Дроздовский полк оставался в резерве. Вскоре, мимо расположившихся в окопах Дроздовцёв, стали проходить отходившие в Крым части Русской армии. В сумерках прошли и конные части. Тогда у многих невольно появилась мысль: «Теперь их работа окончилась, до нашего нового наступления или до серьезного прорыва, и они идут домой».
Крым мы все считали теперь своим «домом» или «гнездом» и верили, что этот наш дом неприступен, и что там будет, во всяком случае, не плохо. Вскоре ушли со станции также и последние эшелоны и остались лишь два бронепоезда. В этот день, в последний момент, было вывезено со станции Ново-Алексеевка, при непосредственном старании и участии инспектора артиллерии Русской армии, генерала Репьева, 87 вагонов со снарядами. Около 30 вагонов все же осталось там. При отходе из Северной Таврии удалось вывезти только половину всех снарядов, бывших там на складах, а остальные достались красным. Так, например, на станции Сокологорное полностью остался склад снарядов Конного корпуса, — около 25 вагонов. Большие склады снарядов остались в Петровском и Каме. На путях у станции Рыкове пришлось оставить два бронепоезда — «Севастополь» и «Волк».
Как только полки заняли окопы у Сальково, которые тянулись всего версты полторы кругом, было приказано приступить к рытью землянок, так как здесь, кроме двух-трех возле станции Сальково, их не было, но это приказание вскоре было отменено. Окопы от Сиваша до железной дороги занял 2-й Дроздовский стрелковый полк, а от железной дороги до моря — 3-й Дроздовский полк. 1-й Дроздовский полк отошел назад и стал в резерве. Остальные части Дроздовской дивизии и обозы прошли через мост в тыл. У самой железной дороги был участок незанятого пространства, где отсутствовали проволочные заграждения. На этом участке должны были стоять бронепоезда.
Около 22 часов красные повели наступление и по всему участку началась стрельба. Ничего нельзя было увидеть и разобрать. Батареи открыли заградительный огонь на прицеле от 20 до 30. Бронепоезда стали на позиции немного позади, а не на линии окопов, и красные, благодаря этому, в полной темноте прошли мимо проволоки по железной дороге и вышли в тыл 2-го полка и во фланг 3-го полка. Артиллерии 3-го полка почему-то не оказалось на позиции. Часть 3-го полка попала в плен, но большинство его успело отойти, благодаря чему 2-й полк оказался в очень тяжелом положении, особенно когда бронепоезда, видимо отчасти и по ошибке, открыли огонь на очень близком от себя расстоянии и нанесли большие потери 1-му батальону 2-го полка. Этот бой описал в своем дневнике капитан Г. А. Орлов так:
«На батарее (3-й Дроздовской) трудно было понять, что происходит в действительности. Стрельба то затихала, то снова возобновлялась и тогда доносились крики «ура». Бронепоезда отошли на линию батарей. Пуль летело в нашу сторону много и с очень близкого расстояния. Видимости никакой и что-либо понять было трудно. Батарея же продолжала стрелять, а после приказания открыть беглый огонь, последовал приказ сняться с позиции и отходить на перешеек. Моя верховая лошадь Вандея, обычно относившаяся спокойно к ружейному огню, в эту ночь как-то особенно нервничала и жалась от каждой, пролетавшей мимо, пули. Мы отъехали саженей сто от позиции батареи, когда вдруг слева поднялась снова здоровая стрельба. Я отчетливо слышал, как мимо моей левой руки прошипела пуля и хлопнула в мою Вандею. Та, как подкошенная упала, будучи убитой наповал. Такой мгновенной смерти у лошадей я не наблюдал еще. Вместе с лошадью полетел и я и расшиб себе ногу. После поднялся, снял седло, и пытался снять и оговье, но сколько ни возился, этого не мог сделать, так как при падении готова лошади подвернулась под круп, а вытащить ее я не смог. Когда позади у меня почти никого уже не осталось, я решил бросить все мои попытки снять оголовье и, захватив седло, пошел пешком догонять свою батарею, ушедшую уже далеко. Только в полночь мне удалось ее догнать. В эту ночь нам, усталым, голодным и промерзшим, предстояло проделать еще около 30 верст похода. Все были измучены до последнего. Было страшно холодно и идти было очень тяжело. Во время этого ночного боя были ранены два офицера 1-го Дроздовского полка, стоявшего в резерве, сразу же позади нашей батареи. Их положили на повозку и повезли. Холодно было настолько, что ехать верхом или на повозке или на орудии больше 10 минут было невозможно: все коченело и застывало. Согреться было можно только во время ходьбы. Эти два раненых идти не могли, раны у обоих были легкие, но в ноги. Проходя мимо, я слышал их стоны: «Ой! Накройте же чем-нибудь, мы замерзаем». Но у санитаров нечем было их накрыть. Верст через 10, около станции Джимбулук, я подошел к их повозке, но они уже не стонали, они замерзли. Вот и смерть от пустяшной раны. Летом все было бы благополучно, а при морозе такой конец.
Шли всю ночь без остановки. Прошли Джимбулук, станцию Чонгар, Сиваш, двигаясь по линии железной дороги и пришли в Таганаш. Расстояние верст около 30. Невероятно хотелось пить, есть и спать. Только около 9-ти часов утра 21 октября Дроздовская дивизия пришла к назначенной точке отхода — станции Таганаш. Там все было забито отступающими частями, квартир не было довольно и большинство людей находилось при большом морозе на открытом месте — там, куда пришли». (Схема № 12.)
Генерал Туркул так описал отход от Сальково «Я послал в арьергард мой конвой и приказал расстреливать каждого перебежчика и арестовывать тех, кто отстает умышленно. Офицер конвоя, дымный от мороза, явился ко мне на станции Таганаш с докладом. Конвоем было подобрано только двое отсталых: один стрелок с разбитыми ногами и другой — в горячке, в бреду у дороги. Ни одного перебежчика, ни одного отсталого умышленно. Все шли с нами, не зная куда, может быть на последнее избиение, но никто не переходил в ту человеческую метель, какая кипела за нами по всей степи. На станции Таганаш мы должны были взять силком интендантский склад, забитый продуктами. Начальник склада отказался выдать продукты по требовательной ведомости дивизионного интенданта, подписанной мною. Он требовал еще резолюцию корпусного интенданта. Китайскую чиновничью церемонию мы прекратили мгновенно, выставивши интенданта склада из его крысиных сараев. На Таганаше дивизия подкрепилась и отдохнула. С утра должны были занять позицию Чонгарский мост—Восточная, но вдруг получили приказ немедленно всей дивизией двинуться на Перекоп. В темноте в 9 часов вечера 21 октября дивизия выступила».
22 октября, уже было отчасти известно о наших потерях во время столь молниеносного отступления из Северной Таврии. 2-й Армейский корпус во время Отхода на Перекоп, страдал больнее чем изрядно и потерял часть своей артиллерии. 3-му Армейскому корпусу тоже досталось сильно на днепровских позициях и у Бурчатска и его артиллерия понесла так же потери. У Днепровки, при начале наступления красных, целиком погиб 42-й Донской стрелковый полк. Там же сильно пострадал один полк Марковской дивизии. Под Ново-Монталем целиком погибла одна из школьных батарей — спаслись лишь те, кто имел лошадей. В том же районе попал в плен один из полков Донского корпуса. Корниловская дивизия сильно пострадала у Рогачика и возле Ново-Михайловки погиб целиком 4-й Корниловский полк.
Алексеевская дивизия отошла в Крым в составе около 173 штыков. В Корниловской и Марковской было около тысячи штыков в каждой. Дроздовская дивизия единственная вышла из всей этой передряги благополучно, понеся совсем незначительные потери. Как и в прошлой своей встрече с Дроздовцами при отходе на Новороссийск, Буденный и на этот раз ничего не смог сделать с Дроздовцами и поломал о них свои зубы. Что же касается потерь вообще, во всей русской армии, то они были огромными. Почти все части, кроме Дроздовцев и, отчасти, конницы, понесли большие потери. Погибло очень много обозов, хозяйственных частей, лазаретов, тыловых учреждений, оставлены 4 бронепоезда, много паровозов, загруженных эшелонов, почти все склады, бывшие в Северной Таврии, со снарядами, вещевые и другие. Погибло 20 аэропланов, захваченных на базе конницей Буденного. 2-й Армейский корпус быстро очутился на Перекопе, и 3-й Армейский с боями пробился к перешейкам. Большинство частей Русской армии отошло в Крым через Чонгарский мост. Марковская дивизия и часть обозов отступили в Крым по Арбатской стрелке.
22 октября ночью красные атаковали Чонгар. Они наступали по полотну железной дороги и по льду Сиваша, который, благодаря сильным морозам, настолько окреп, что по нем можно было свободно передвигаться. Чонгар защищала Донская дивизия генерала Гусельщикова, которая достойно встретила красных, положила их порядком и потом погнала назад до самого Сальково.
Во время перехода из Таганаша на Перекоп в Дроздовской дивизии было очень плохо с питанием, в лучшем случае, на обед был реденький суп с галушками и волокнами мясных консервов, а на целый день выдавался фунт хлеба, доставлявшегося из пекарен Севастополя. 23 октября дивизия, пройдя Ново-Алексеевку и Магазинку, в 12 часов ночи прибыла на ночлег в Ново-Ивановку, а в 8 часов 24 октября продолжила свой марш дальше на Армянск. Пройдя Воинку, забитую обозами и хозяйственными частями разных полков и дивизий, в 13 часов была уже в Юшуни. Всюду по дороге можно было наблюдать царивший везде ужасный беспорядок. Достать что-либо съестное было невозможно. В Юшуни был привал на обед и двухчасовый отдых, после последнего дивизия продолжила марш, проходя мимо основных укрепленных позиций. Капитан Орлов, видевший все во время марша, пишет в своём дневнике, что эти укрепленные основные позиции представляли в тот момент окопы в три ряда, но не сплошные, без землянок и блиндажей. Были проволочные заграждения, местами в несколько рядов, но не законченные полностью, но однако нигде не было видно ни досок, ни леса, ни кольев для окончания заграждений, ни даже запасной колючей проволоки. Бросились в глаза лишь несколько оборудованных землянок у позиционной тяжелой, вооруженной 8-дюймовыми орудиями, батареи, которая сама их для себя выстроила в июле и августе 1920 года. У капитана Орлова невольно создалось впечатление, что господа устроители укрепленной позиции упустили из вида, что пехота и легкая артиллерия, воюя в Северной Таврии, конечно не имела возможности позаботиться об устройстве для себя жилищ и землянок в районе Юшуни, а также до конца привести в надлежащий вид и самую укрепленную позицию. Были ли все эти упущения когда-либо поставлены в вину начальнику укрепленного района, генералу Макееву, или нет — неизвестно, но это было больше чем упущение. Железная дорога Джанкой—Армянский Базар, только после категорического приказа генерала Врангеля была закончена к 1 сентября и после этого поезда могли доходить до Армянского Базара.
Сумерки застали Дроздовскую дивизию возле хутора Булгакова и, наконец, около 20 часов ее части стали втягиваться в Армянский Базар. Там оказалось очень мало помещений для размещения частей и большая часть людей принуждена была разместиться прямо на улицах, у костров. Не особенно приятная перспектива была бросить в бой всех этих плохо одетых, изголодавшихся и промерзших людей.