Белая Отрада

В первый же день отхода моя дивизия связалась с Конным корпусом генерала Барбовича. Перед селом Агайманом нам дорогу перерезали передовые части 1-й конной армии. Мы их мгновенно погнали и в Агаймане заночевали. От ледяного ветра коченели люди и кони. Ночью выступили снова. В стужу все шли пешком, на тачанках замерзали. В степи вертела и визжала пурга. Шли всю ночь. Все окоченели в подбитых ветром и дымом шинелишках. С рассвета во фланг Дроздовской дивизии, с запада, слева стали наступать передовые части конницы Буденного. Позже с конницей смешалась пехота. Советские лавы и цепи низко курились в степи, как пурга. Мы сомкнулись. Огнем отбрасывая противника, мы шли на село Отрада. В степи, верст за пять до Отрады, перед фронтом дивизии, снова замаячили густые лавы Буденного. Наш Первый и Второй стрелковые полки развернулись в цепи, двинулся и Второй конный полк. Полки охватило молнией залпов. Конницу Буденного как бы сдуло огнем. Дроздовская дивизия двинулась на Отраду. Перед самым селом опять накопились буденовцы, тронулись в конную атаку. Огонь погнал их, а 2-й конный поскакал на отступающие лавы. С разгона 2-й конный с доблестным командиром, полковником Кабаровым, ворвался в Отраду и, сбивая там красных всадников, вынесся за село.

А в поле, охваченная тусклым паром, стоит в тесных колоннах, косяками, как зловещее видение, вся кавалерия Буденного. Конный полк нарвался на ее громады и принял бой. Рубились саблями. До тридцати наших коников было зарублено и переранено саблями. Удалой 2-й конный носился по полю, разгоняя крылатой смелостью большевистскую конницу. Удалым порывом наши кавалеристы атаковали в самой гуще буденовцев, обширный хор конных трубачей. Весь хор трубачей, в заячьих полушубках, армии Буденного был захвачен. Всадников с серебряными трубами, обвитыми обмерзшими красными лентами, быстро погнали в тыл. В разгар боя наши всадники наскакали на серую машину. Уже темнело. В сумерках машина показалась броневиком и кавалеристы, обстреляв ее, свернули в переулок. В машине, как мы узнали позже, был сам Буденный. Мотор от мороза отказался работать и, подлети наши всадники ближе, Отрада для пышноусого вахмистра была бы концом. Утверждаю снова, что если бы мы не растопыренными пальцами, а всем кулаком ударили бы по Знаменке, стряхнули бы с себя на Днепре большевиков и повернули бы затем на прорвавшегося Буденного, раскатали бы этого красного маршала, разнесли бы в дым всю эту, без толку хваленую, конницу Буденного так же, как уже разгромили однажды конный корпус Жлобы или конные орды Сорокина. В Отраде, одним только конным полком, к которому подоспели стрелковые полки, мы захватили его трубачей, он сам едва не угодил преблагополучно в плен к «золотопогонникам».

Отрада была взята. Часа три подтягивались в село части Дроздовской дивизии и наш арьергард, остатки Корниловцев. Сторожевые охранения занял Первый полк. Ночь стояла туманная, безветренная и мороз усилился. Я хорошо помню эту студёную ночь, потому что у меня начался новый приступ возвратного тифа. Весь день, в бою, меня трясла нестерпимая лихорадка, ночью начался жар, тугой и звонкий, хорошо знакомый этап тифозной горячки. Помню серое утро в тусклом инее, когда снова поднялась кругом воющая человеческая метель, на нас двинулась в атаку вся конная армия Буденного, чтобы прикончить, добить в Отраде. Адъютант удивился моему бледному лицу и пожелтевшим глазам. Голова звенела, точно плыла от жара. Я приказал подать коня и с конвоем, в утреннем дыму, поскакал к Первому полку. Вдали гудели и выли лавы Буденного. С холмов у Отрады, насколько хватал глаз, открывалось громадное и зловещее зрелище: до края неба, в косых столбах морозного дыма, тусклое поле шевелилось живьем от конницы было залито колыхающимися волнами коней и серых всадников. На нас медленно надвигалась вся конная армия Будённого. Впереди выблескивая оружием, шли лавы с темными флажками, там и здесь трепещущими в рядах, а за ними смутно наплывали, зыблясь в морозном паре, тесные колонны коней. Лавы перекатывающиеся, как огромные выблескивающие удавы, тягостный вой, косые вихри над колоннами — все это было, как надвигающееся видение Апокалипсиса. Конь бледный. Смерть.

Я приказал огня не открывать. Не открывать огня до крайности, до последней возможности подпустить в полном молчании, как можно ближе, конные громады. Я знал, что наше молчание в огне заставляло большевиков визжать от страха. Отрада, побелевшая, тихая, ждала, как бы вымершая или покинутая. Мы все слушали молча тяжкий, как бы подземный гул громадного конского движения.

Я поскакал по окраине села, осматривая полки. На южной окраине, на кладбище, погребенном под снегом, стояла маленькая цепочка нашей заставы от 2-го стрелкового полка. Я приказал немедленно выслать на кладбище, на эту нашу тыловую позицию, целый батальон и вернулся к Первому полку.

Вся конница Буденного была в движении. Серые лавы вначале шли шагом, точно осматривались, потом перешли в рысь. Заколыхалось темное поле в вихрях морозной мглы. Такого громадного конского движения мы еще не видели никогда. Нестерпимо, выше сил человеческих, было стоять, ружье к ноге, не нагибаться к пушке, глядя в самое лицо скачущей смерти. Но молчала белая Отрада. (Схема № 11.)

Первые волны всадников подгоняемые другими, как будто стали топтаться. Их поразило молчание Отрады. Мы подпустили их еще ближе, еще, и тогда, наконец, я дал команду «огонь». Дроздовская артиллерия, Первый и Третий стрелковые полки встретили атаку беглым огнем. Батареи стреляли беспрерывно, пехота залпами, строчило несколько сот пулеметов. Красная конница не выдержала и почти мгновенно, с огромными потерями повернула назад и стала уходить.

Так было на северной окраине Отрады. На южной же нас в это время обходила особая кавалерийская бригада под командой Колпакова. На кладбище красная бригада наткнулась на батальон 2-го полка. Огонь батальона отбросил бригаду, отошедшую с большими потерями. Если бы на кладбище оставалась только цепочка нашей заставы, конница Колпакова ворвалась бы в Отраду с тыла и тогда с Дроздовцами могло быть покончено. Среди груды тел в долгополых серых шинелях, в суконных шлемах с красными звездами, был найден у кладбища и «товарищ» Колпаков. Его изрешетили пулеметы. На груди бляха ордена Красного знамени, а в подобранных бумагах — благодарственный приказ Реввоенсовета за переброску армии Буденного с Польского на южный фронт по железным дорогам. Колпаков был диктатором переброски и Реввоенсовет пожаловал его золотыми часами и саблей».