4 апреля. Дроздовцы в Мелитополе. Отношение к немцам и украинцам
4-го апреля в Мелитополе. Утром прискорбный инцидент: один капитан пионерного взвода застрелен жителем из револьвера. Он ехал совершенно пьяный верхом по путям, стрелял, был задержан часовым, угрожал стрелять, а когда у него была отнята винтовка, взялся за шашку, но был смертельно ранен выстрелом из револьвера бывшим поблизости жителем. Житель задержан. После производства дознания был выпушен, но револьвер отобран — почему не сдал по объявлению.
Рано утром в Акимовку были посланы локомотивы и рабочие вагоны для исправления пути и вывоза из Акимовки захваченного поезда и прочего подвижного состава. Невывезенное сразу имущество было оставлено на вокзале Акимовка и сдано Жебраком под охрану местных властей. Вчера вечером поздно все это прибыло на подводах в Мелитополь. В нашем распоряжении оказалась одна блиндированная платформа, которая прикрывала, с поставленными на нее пулеметами нашим взводом, эвакуацию Акимовки.
Около 14 часов был у городского головы и разговаривал с ним об организации милиции. Впечатление, что очень мало на месте энергичных, смелых людей. Все запуганы до безобразия. Городской голова сказал, между прочим, что я городе большая тревога, так как боятся нашего ухода. Дал некоторые советы об организации милиции.
Днем начали поступать донесения по телефону из Акимовки. Сообщали, что к ней подходят эшелоны матросов. Самые дикие слухи росли, внося и измученное население тревогу. Самый интересный слух — из Крыма движется 600 000 армия красногвардейцев... Прибывшие поезда тоже доносили, что не очень спокойно, но когда наша блиндированная платформа оставила Акимовку, и мы еще не знали где она, с разъезда Тащенак пришло донесение по фонопочте от железнодорожников, что к разъезду подходит большевистский эшелон. Ясно было, что эти все слухи панические и вздорные, но самую возможность факта приближения большевиков, отрицать было, конечно, нельзя. После данного им урока мы настолько в это не верили, что никаких особых мер охраны не принимали, но с этими сведениями, как они не были преувеличены, совсем не считаться нельзя. Эшелон мог подойти и нужно приготовиться. Было решено: вызвать офицеров из города, сосредоточить и фруктовом саду у балки Песчаная, выдвинуть роту, взвод конницы и взвод легкой артиллерии и вести разведку на фронте от реки Молочная через хутор Тащенак, колония Иоганнесру, столбовая дорога. Северное направление наблюдалось только заставами, так как большевики, покинув Антоновку, ушли на Токмак. На разъезде Терпение решено иметь паровоз с 12—15 вооруженными железнодорожниками, а на разъезде Тащенак — блиндированную платформу с пулеметами, связанную со штабом телефоном. На случай, если бы большевистский эшелон решил подойти близко, например, в бронепоезде, подготовлен был локомотив и вагон с рельсами для устройства крушения и последующего уничтожения эшелона. С посылкой за офицерами вышло не гладко. Собирая офицеров, либо ординарец сдуру наговорил, либо кто-то из добровольных помощников жителей кричал по улицам, чтобы отряд собирался, что наступают большевики и т. п., и началась настоящая паника. Милиция сразу же побросала винтовки и разбежалась. Едва успокоили население. В 16 часов, отряд под командой подполковника Почекаева, выступил вперед по фруктовому саду. К этому времени обстановка выяснилась. Оказывается наша блиндированная платформа доходила до станции Сокологорное, занятой бандами. Потом поезд большевиков следовал за ними. Велась перестрелка пулеметами. Враги стреляли из орудий, но попадали почти каждый раз все в свой же поезд, давая чудовищный недолет. Наши умирали со смеху, видя эту стрельбу. Верстах в двух с половиной южнее станции Акимовка они сняли районные рельсы и увезли их под огнем большевстских разъездов. Когда оставляли Акимовку, разъезды большевиков уже подходили к станции. Вот это все достоверные сведения. Ясно, что дальше этого разобранного пути поезд не мог пройти, а занять они могли только Акимовку.
Предполагаю на завтра послать конный разъезд в Иоганнесру, чтобы захватить большевиков, если будут приближаться, устроить крушение севернее переезда у Тащенак, дальше от города и глубже обойти место крушения с тыла. Днем, часов в 17—18, запрос о приеме поезда с делегацией немцев. Очевидно их части имеют ввиду сойти к Мелитополю. Приказал ответить о приеме к 10 часам 5-го апреля. Квартира наша обставилась: внесена мебель, картины, рояль... Уютно, комфортабельно. Утром взял горячую ванну — блаженство после стольких дней похода. Вечером собрались служащие, коллеги инженера К. Прекрасно пел его помощник. Давно уже не приходилось слышать ничего подобного. Повеяло старым, довольным временем. Понемногу город очищается от большевиков и бандитов. В Акимовку из Мелитополя приехал на автомобиле офицер, сказался бежавшим. Там, однако, был опознан солдатами Крымского конного полка. Один солдат, увидев его, сразу в морду. Оказался вовсе не офицер, а убийца командира, похитивший его же шашку после убийства. Расстреляли. Железнодорожная охрана (все низшие служащие) арестовала типа, призывающего бить буржуев, анархиста. Случай разобран. Расстрелян.
Мелитополь дал многое. Есть военно-промышленный комитет. Получили ботинки, сапоги и белье. Из захваченного материала шьем обмундирование на весь отряд — все портные Мелитополя загружены работой и посторонних заказов не берут.
5-го апреля ездил утром смотреть заставу в саду у балки Песчаная. Пришлось переставить артиллерию, чтобы обстреливала подходящий поезд прямо в лоб.
В день прибытия в районе было выпущено объявление о свержении власти большевиков и уничтожении всех их декретов. Вся гражданская власть была передана в руки городской думы в волостных земств. Городской думе предложено было сорганизовать самооборону сильной милицией, на станции организована железнодорожная самооборона. Оружие от населения отбиралось и передавалось самооборонам. Часть оружия выдавалась в волости.
Между 13—14 часами прибыл блиндированный немецкий поезд, а за ним их первый эшелон. Остались на станции. Разговоры с ними вели Войналович и Жебрак. Я уехал в город, уклонившись таким путем от этой невеселой встречи. Немцы на этот раз, очевидно, вполне доверяли нашей лояльности, ибо, как шуба, влезли на станцию. Но нам нет пока другой политики. На офицерах эта встреча отразилась тяжело, многие нервничали. Во избежание столкновений приказал снять охрану и внешнее охранение против большевиков, передав вокзал железнодорожной охране. Охранение в Акимовке взяли на себя, естественно, немцы своим продвижением немедленно туда. Выступление конного отряда было отменено еще утром при сведениях о прибытии немцев. Завтра решил вообще оставить город и перейти в деревню Константиновну, где и ждать окончания портняжных заказов.
Хоронили убитого офицера конно-пионера. Бесславно погиб, но похороны подучил почетные: металлический гроб, трехцветный флаг на гробе, масса жителей, цветы, зелень, много участия и сочувствия отряду в поминовении усопшего.
Вечером железнодорожное общество и мы собрались вместе. Тот же уют, прекрасное пение, отличный ужин, но уже не то настроение, отравленное приходом немцев. Прощальный характер собрания (наш уход). Особенно реагировал К., резко говорил с немцами, не ведя вначале необходимой политики, слишком опирался на нас, на наши прежние распоряжения. Приходилось его уговаривать вести политику, идти на уступки, ибо это могло в конце концов причинить вред даже нам. Что делать, терпи пока время не пришло. Выдержка — это все.
6-го апреля в 9 часов отправился обоз в Константиновку. Выступление боевых частей назначил на 14 часов. Так как немцы все время наблюдали за нами и у них, очевидно, не мало агентов, решил двигать всю колонну, но по частям, разными улицами, чтобы затруднить подсчет сил. Странно, что немцы, всегда так прекрасно осведомленные, преувеличивают много наши силы, считая их не менее 4—5 тысяч (из их разговоров).
Утром отправился к немецкому генералу (начальник 15-й ландверной дивизии) поговорить о положении перед уходом. Главная же цель была сгладить обострение их с железнодорожной администрацией, если бы такое обнаружилось. Сказал о вооружении населения: о самооборонах городской и железнодорожной. Он спрашивал о нашем направлении, откуда и прочие обычные вопросы. Ответы — также обычные. Немцы корректны и любезны, никаких трений. Переводчик немецкий офицер генерального штаба. С ним потом интересный разговор (предупредил, что частное его мнение), сказав: скорее уходить, что настроение украинской власти против нас, враждебное. Он очень симпатизирует нашим целям устраивать порядок своими силами, но они, немцы, могут получить приказание о разоружении. Считают нас в 5 тысяч. Понимает, что им никто не будет благодарен за усмирение. Что в Великороссию они не пойдут, разве пригласят, но может и тогда не пойдут. Весь тон и отношение к нам полны личного уважения, но в полной уверенности, что мы не преследуем широких патриотических целей, или что выполнение их невозможно.
Я со штабом шел по главной улице, во главе 1-й роты со знаменем и музыкой. Немало народа (и простого) встречало колонну. Поклоны, приветы, одна женщина крестила. За эти дни определенно ясно симпатии народной массы к нам. Население ждало избавителей, откуда бы они не пришли, а пришло избавление от русских регулярных войск. Все симпатии, вся радость спасения отдана нам своим. Если бы пришли немцы или украинцы первыми избавителями — то к ним были бы направлены общие симпатии, а теперь пришли иноземцы и появление их почти во всех группах населения произвело тягостное впечатление, оскорбление еще сильного патриотизма. Идти впереди немцев, своим появлением спасать, вторичным появлением немцев будить патриотизм — вот наш триумф, наша задача. Перед моим отъездом прибыла делегация немецких граждан — русских подданных — Мелитополя. Благодарили за спасение. Два штатских и барышня с букетом. Передали благословение отряду и пожелание успеха.
В Мелитополе с помощью населения изловлено и ликвидировано 42 большевика. Странное отношение у нас с немцами, точно признанные союзники. Содействие и строгая корректность, а в столкновении с украинцами — всегда на нашей стороне, безусловное уважение. Один, между тем, высказался: враги те офицеры, что не признали нашего мира. Очевидно немцы не понимают нашего вынужденного союзничества против большевиков, не угадывают наших скрытых целей или считают невозможным их выполнение. Мы платим строгой корректностью. Один немец говорил: «Мы всячески содействуем русским офицерам, сочувствуем им, а они от нас сторонятся, чуждаются».
С украинцами напротив — отношения отвратительные: приставание снять погоны, боятся только драться — разнузданная банда, старающаяся задеть. Не признают дележа, принципа военной добычи, признаваемого немцами. Начальство отдает строгие приказы не задевать — не слушают. Некоторые были побиты — тогда успокоились. Хамы, рабы. Когда мы ушли из Мелитополя, вокзальный флаг, даже не строго национальный, сорвали, изорвали, истоптали ногами...
Немцы — враги, но мы их уважаем, хотя и ненавидим... Украинцы — к ним одно презрение, как к ренегатам и разнузданным бандитам.
Немцы к украинцам — нескрываемое презрение, третирование, понукание. Называют бандой, сбродом. При попытке украинцев захватить наш автомобиль на вокзале, присутствовавший немецкий комендант кричал на украинского офицера: «Чтобы у меня это больше не повторялось!» Разница отношения к нам, скрытым врагам, и к украинцам — союзникам, невероятная. Один из офицеров проходящего украинского эшелона говорил немцу: надо бы их, т. е. нас, обезоружить, и получил в ответ: они также борются с большевиками, нам не враждебны, преследуют одни с нами цели, и у него язык не повернулся бы сказать такое, считает непорядочным... Украинец отскочил.
Украинцы платят такой же ненавистью. Они действительно банда: неуважение к своим начальникам, неповиновение, разнузданность. Одним словом — те же хамы. Украинские офицеры, больше половины, враждебны украинской идее в настоящем виде, и по составу не больше трети — украинцы (некуда было деваться). При тяжелых обстоятельствах бросят их ряды...
Кругом вопли о помощи. Добровольцев в общем немного. Поступило в пехоту человек 70. Для Мелитополя стыдно, намечалось сначала много больше, но пришли немцы, и украинцы — успокоились, шкура будет цела, или полезли в милицию — 10 рублей в день... Интенсивно ведется шитье.