23 февраля — начало похода на Кубань
Стояла чудная теплая погода, дорога подсохла, колонны шли бодро и образцово. 12 верст прошли незаметно, и Армия расположилась в станице Плосской. Никто из жителей станицы не бежал от нас, казаки встретили нас приветливо и радушно: страха перед пришедшей Армией они не испытывали, кормили нас хорошо, и многие отказывались от платы за стол. Село Лежанка и станица Плосская на расстоянии только 12 верст друг от друга, но уже две разные психологии: крестьянская и казачья. Генералы Корнилов и Алексеев собирали сходы и призывали казаков помочь нам. Старики нам сочувствовали, но записывалось мало. Один степенный казак все жаловался на то, что Генерал Корнилов не объявляет мобилизации: «Кто своей охотой пойдет с вами, у того большевики начисто разорят все хозяйство. А коли мобилизуете, родственники говорить будут — Корнилов забрал казаков силой, ну смотришь, их хозяйство и не тронут».
24 февраля Армия вошла в станицу Незамаевскую. Удачный бой под Лежанкой сильно поднял дух и укрепил веру в успех. Погода стояла хорошая, кормили тоже хорошо, к походам привыкли, а потому теперь не задерживались и ежедневно шли к намеченной цели — в Екатеринодар. Здесь старики проявили к нам особое уважение и дали пешую и конную сотни.
25 февраля, на походе, арьергарду — чехо-словацкому батальону — пришлось отбить атаку красной кавалерии, нанеся ей большие потери. За это дело Генерал Корнилов выдал батальону 5 тысяч рублей. Мы были недалеко от Владикавказской железной дороги, а потому, пройдя только 15 верст, Армия остановилась в станице Веселая. Неожиданно было объявлено выступление в 22 часа с указанием цели — перехода железной дороги и с приказанием соблюдать все меры предосторожности. Чтобы обмануть бдительность противника, мы двигались сначала на запад, на станицу Платовскую, а потом, после короткой остановки в хуторе Упорном, круто свернули на юг. Ночью нас никто не тревожил. В авангарде шли Офицерский полк, техническая рота, юнкерский батальон и батарея. При переходе речки Тихонькая Армия потеряла на починку гати два драгоценных часа. Железную дорогу стали переходить в ясное, солнечное утро, у станицы Ново-Леушковской. Армия переходила через переезд, красные это заметили, и их бронепоезд с дальнего расстояния (были подорваны рельсы) часто, но безрезультатно посылал свои снаряды. Хуже было на станции, которую заняли Корниловцы, прикрывая наш переход. Огонь бронепоезда не давал нам покоя, и только усилиями нашей батареи он был отогнан. Это был наш первый переход через железную дорогу. Отойдя 10 верст от железной дороги, Армия остановилась в станице Ново-Леушковской. За этот переход полк сделал более 60 верст, все устали и были рады отдыху. Ночью на нашу заставу Корниловского Ударного полка вышла колонна красных, без всякого охранения, с повозками, груженными оружием. Корниловцы их подпустили и расстреляли. Красные оставили на месте около ста трупов и повозки с винтовками и патронами.
27 февраля Корниловский Ударный полк в составе Армии перешел в станицу Ирклиевскую.
28 февраля Армия отдыхала. Всех интересовала Кубанская Армия, соединение с которой было целью нашего похода. Основным же пока вопросом являлось выяснение отношения к нам кубанцев: дадут ли они пополнение Добровольческой Армии или нет? Пока что мы видели только около трехсот добровольцев и хороший стол, а прошли ряд богатых больших станиц.
1 марта 1918 г. Корниловский Ударный полк в арьергарде Добровольческой Армии выступил в 17 часов, направление на станицу Березанскую. При подходе к станице выяснилось, что река пересекает ее и что перед нами шесть линий окопов противника. Головной в походном охранении шла 2-я рота. Не успели цепи роты показаться на гребне перед окопами противника, как находившийся впереди командир роты, штабс-капитан князь Чичуа, был убит. В цепи при известии об этом снимали фуражки и крестились. Князь Чичуа был одним из первых добровольцев, явившихся к полковнику Неженцеву в Первый Ударный Отряд при 8-й Армии. Несколько человек отделились от роты и пошли за телом князя. Его положили поперек седла и повели коня под уздцы. Не верилось, что это качающееся, обвисшее тело — тот самый князь Чичуа, красивый мингрелец, который еще так недавно лихо джигитовал на этом же коне, или, радостный и улыбающийся, танцевал по кругу лезгинку.
Генерал Корнилов дает задачу полку: ударом в левый фланг противника сбить его, а из главных сил Офицерский полк разворачивается и идет прямо по дороге. Безостановочное движение Корниловцев с явным охватом левого фланга и выход Офицерского полка на гребень перед окопами настолько потрясли красных, что они стали бежать из своих окопов, не задерживаясь в резервных. Потери в полку: один убит и несколько раненых, но противник хорошо поплатился. Будь здесь у нас кавалерия, вся эта громадная толпа красных была бы уничтожена. На стороне красных были и местные молодые казаки, которые были захвачены нами и которым за их позор станице старики устроили настоящую порку.
2 марта 1918 г. из станицы Березанской Добровольческая Армия переходит в хутор Журавский, а Корниловскому Ударному полку приказано со 2-ой и 3-ей батареями выступить в 3 часов, перейти через станцию Выселки, выбить оттуда противника и, оставив там конный дивизион полковника Гершельмана, ночевать в хуторе Малеванном. При подходе полка к станции Выселки красные открыли артиллерийский огонь, но блестящей атакой 3-го батальона полковника Индейкина станция была взята. Наши потери — 10 человек, а трофеи — 30 пленных, два зарядных ящика и 4 пулемета. Полку был дан привал на три часа, после чего он выступил на хутор Малеванный, передав оборону станции конному дивизиону полковника Гершельмана. На место назначения полк прибыл в 19 часов, за это время красные выбили конный дивизион, и потому Корниловцы выставили заставы на станицу Кореновскую и станцию Выселки. Получилось опасное положение, и Генерал Корнилов решил отбросить нависшего над левым флангом Армии противника. Для этой цели были назначены: Партизанский и Офицерский полки с приданными последнему 5-ой и 6-ой ротами Корниловского Ударного полка под командой полковника Мухина.
3 марта атака Партизанского полка генерала Богаевского не удалась и только повторной атакой с подошедшими Офицерским полком и двумя ротами Корниловцев красные были разбиты. Отряд матросов в 150 человек был полностью уничтожен, красные понесли жестокое поражение, но и мы не были рады своей победе: из одного только Партизанского полка выбыло более 80 человек, — большинство из них убитыми, 33 из коих там же похоронили в братской могиле. Среди выдающихся партизан-донцов были убиты полковник Краснянский и есаул Власов. Чернецовцы тоже понесли здесь большие потери. На место полковника Краснянского был назначен полковник Писарев (командир 1-го корпуса в 1920 году). Во время этого боя Генерал Корнилов был в цепях и подвергся обстрелу из пулеметов. Ожесточение в этом бою объясняется тем, что помимо бывшей здесь большой группы матросов, участие в нем принимали части 39-й пехотной дивизии и, что хуже всего, кубанские казаки.
Генерал Богаевский так описывает критический момент отражения его полка красными: «В резерве у меня остался еще отряд есаула Лазарева, уже подошедший в это время к полю сражения. В случае контратаки противника этих сил не хватит для ее отражения. Оглядываюсь назад со своего кургана, но помощь уже близка: сзади, по обеим сторонам дороги, быстрым шагом, не ложась, двигались цепи генерала Маркова, за ними вдали видна конная группа с трехцветным флагом над ней, — то был Генерал Корнилов со штабом. На горизонте, со стороны хутора Малеванного быстро идет густая цепь, заходя во фланг и тыл противника, — очевидно Корниловцы полковника Мухина. Большевики растерялись и стали разбрасывать свой огонь. Одновременно бросились в атаку с криком «ура!» все другие наши части. Я подъехал к группе Генерала Корнилова, и мы вместе поехали вдоль железной дороги. Валялись трупы красных, стонали раненые. В одном месте мы попали под сноп пуль и были вынуждены переждать. При этом был ранен в ногу мой начальник штаба ротмистр Чайковский. Особенно жалко было мне несколько мальчиков — кадет Донского корпуса, погибших в этом бою... Какими молодцами шли они в бой! Для них не было опасности, точно эти дети не понимали ее. И не было силы оставить их в тылу, в обозе. Они все равно убежали бы оттуда в строй и бестрепетно шли в бой».
5-ая и 6-ая роты под командой полковника Мухина после взятия станции Выселки вернулись к Полку на хутор Малеванный. Здесь к полковнику Неженцеву приезжала депутация казаков станицы Кореновской с просьбой перейти полку в их станицу, чтобы не дать занять ее большевикам, приближающимся со стороны г. Екатеринодара. Исполнить просьбу не было возможности из-за общей обстановки, так как станция Выселки в этот момент была занята большевиками. Отношение кубанцев к нам тоже было довольно странным: в массе они радовались нашему приходу, кормили хорошо, часто отказывались от платы, но.., позволяли своим симпатизирующим большевикам сражаться против нас в рядах красных, сами же давали ничтожное количество добровольцев нам и... очень охотно просили поскорей разбить большевиков и спасти их от грабежа и мести. Получалось так, что они хотели, чтобы кто-то за них все сделал, а они бы снова зажили привольно и счастливо, в мире и довольстве. Нам это было просто дико! Мы преклонялись перед теми кубанцами, которые, подобно немногим патриотам Дона, шли с нами в неизвестность.
Потери 5-ой и 6-ой рот при втором наступлении на станцию Выселки — 7 человек раненых. В станице Журавской Генерал Корнилов получил сведения, что как раз в этих местах кубанская правительственная Армия под начальством генерала Покровского понесла сильный урон в бою с большевиками, покинула Екатеринодар и двинулась куда-то в предгория Кавказа. План Генерала Корнилова неожиданно рушился и в тот самый момент, когда добровольцы были от Екатеринодара всего в 80 верстах. Снаряды у добровольцев иссякли, непрерывные переходы измотали людей и лошадей. Положение становилось крайне тяжелым, но не таков был
Генерал Корнилов, чтобы падать духом. Он знал своих Корниловцев, верил добровольцам и по его приказу 4 марта вся Армия снова двинулась вперед, на станицу Кореновскую. В ней была сосредоточена Таманская армия Сорокина в 14 тысяч штыков с большим количеством орудий и бронепоездов. Свои боевые запасы Генерал Корнилов рассчитывал пополнить здесь,
4 марта. Бой у станицы Кореновской. О занятии станицы Кореновской армией Сорокина добровольцы знали, но наша малочисленная конница, к тому же на плохих конях, не решалась выдвигаться далеко вперед, и поэтому расположение противника не было выяснено. Корниловский Ударный полк получил для наступления участок: дорога на хутор Журавский — станица Кореновская включительно и до железнодорожного моста исключительно. Правее Полка и в авангарде движения был юнкерский батальон генерала Боровского, левее Корниловского Ударного полка и уступом назад — Офицерский полк, для которого железная дорога была включительно.
Партизанский полк генерала Богаевского — в резерве, с чехо-словаками и батареей полковника Третьякова. Станица и станция с участка нашего Полка не были видны, их скрывал от нас пологий бугор, между которым и станцией протекала неизвестной нам глубины река с мостом по нашей дороге и с железнодорожным солидным мостом на нашем левом фланге. За Корниловским Ударным полком находился Генерал Корнилов со штабом. Движение Офицерского полка было видно с нашего левого фланга: сначала полк шел по железной дороге и потом разворачивался влево, имея штаб полка в будке. Юнкерский батальон генерала Боровского, шедший в авангарде, прямо с хода развернулся и быстро пошел вперед, Артиллерия противника открыла по батальону сосредоточенный огонь. Правый фланг Корниловского Ударного полка, седлая дорогу, немного отставал от юнкеров, но середина его и левый фланг, а особенно 3-я офицерская рота, невольно приняли положение уступами назад и поэтому к окопам противника первыми стали подходить правофланговые части, не ожидая выравнивания общего фронта. Естественно, что поэтому юнкерский батальон и правый фланг Корниловского Ударного полка попали под сосредоточенный ружейный и пулеметный огонь, который стал буквально косить наши цепи. Это заставило наше командование остановить юнкеров под огнем, чтобы они не стали жертвой изолированного уничтожения. С подходом правого фланга Корниловского Ударного полка на линию юнкеров, они снова бросились в атаку, но силы правого фланга Корниловского Ударного полка были уже расстроены огнем противника, красные это видели и еще невиданными нами массами бросились в контратаку, и наши стали отступать. Здесь интересно привести описание этого момента генералом Богаевским, командиром Партизанского полка, находившегося в резерве Армии:
«Подтянув свои части к обозу, я спокойно наблюдал за ходом боя, думая, что, судя по началу, мне, как под Лежанкой, едва ли придется принять в нем участие. Однако, к своему удивлению, я неожиданно увидел, что юнкера и Корниловцы начинают отходить... Это было в первый раз за этот поход! За ними беспорядочной толпой шли большевики с криками и стрельбой. Артиллерийский огонь стал ураганным. Наступал критический момент боя... Генерал Корнилов, находясь в этот момент в сфере ружейного огня в районе своего полка, прислал мне приказание наступать и атаковать Кореновскую с запада. Видимо, положение создалось весьма тяжелое: в бой было брошено все. Даже наш огромный обоз с сотнями раненых был с моим уходом оставлен без прикрытия. Общая атака вышла удачной, Кореновка была взята».
Первоначальное отступление под давлением небывалой массы огня и живой силы противника докатилось и до левого фланга Корниловского полка — до его левофланговой 3-ей роты, где я имел честь служить офицером на положении рядового в отделении доблестного штабс-капитана Доманицкого (убитого потом во 2-м Кубанском походе при взятии станицы Невинномысской) под начальством командира роты лихого штабс-капитана Пух, Романа Филипповича, прозванного «отцом Корниловского порыва». Это отделение штабс-капитана Доманицкого стало отходить не только под впечатлением общего отступления вправо, но под действием сильного пулеметного и артиллерийского огня с фронта и с левого фланга, чуть ли не в тыл, с бронепоезда, появившегося на нашей стороне моста и подошедшего по кустам со стороны Офицерского полка. Отделение отходило спокойно, и когда отступающие цепи полка вышли на линию 3-ой роты, — штабс-капитан остановил отделение в каких-нибудь ста шагах от бронепоезда. Тогда все наше внимание сосредоточилось на нем, так как он своими пушками сильно взвинчивал наши нервы. Между ним и нами, уступом назад на четверть версты, разливалось продолговатое болото, по другую сторону которого мы увидели цепь одних только голов. Мы тогда подумали, что это пластуны-кубанцы так спрятались от бронепоезда, который был отделен от них только полосой кустов. Только в эмиграции, из книги-истории Марковцев мы узнали, что это были не кубанцы, а тоже одно отделение 1-ой роты Офицерского полка. В версте позади, в будке, был их штаб полка, и почти там же — наша 4-я рота, в резерве. По-видимому, бронепоезду мешали кусты, росшие вдоль полотна железной дороги, и на нем не представляли себе, что творится вокруг, почему бронепоезд только и стрелял во фланг нашему полку. От этого огня пострадала наша 4-я рота, где был убит командир роты капитан Пиотровский. Отделение Офицерского полка получило задачу подорвать путь, а мы просто попали в безвыходное положение, так как были на виду у бронепоезда. У нас оказалось несколько ручных гранат, и мы решили жиденькой цепочкой атаковать, вернее напугать, стальное чудовище. В версте от себя мы видели около стога сена Генерала Корнилова с конвоем, но начисто отрицаем версию Офицерского полка, что здесь кто-то останавливал Корниловцев. Верно было только то, что за левым флангом нашего Полка был перевязочный пункт, к которому тянулся многочисленный поток раненых. Раздумывать времени не было, и мы с отчаяния бросились прямо на черта. Тогда я впервые за всю мою службу в Действующей Армии Великой войны и в Добровольческой побывал под картечным огнем артиллерии бронепоезда. Нам посчастливилось: местность, по которой мы бежали, шла уклоном вниз к полотну, а бронепоезд стоял перед мостом и на высокой насыпи, и поэтому его снаряды рвались позади и над нами. В это время наша шрапнель, — стреляли чем было, — замечательно накрыла его и он, пыхтя и почему-то не стреляя уже даже из пулеметов, стал уходить за мост. Наше полное впечатление, что это мы напугали бронепоезд, но отделение Офицерского полка утверждает это в свою пользу. Они действовали в кустах, мы же шли открыто, отрезая поезду путь к отходу. Железнодорожный мост был важным объектом нашего общего внимания, а потому, не обращая внимания, в чей участок он был включен, все мы нацелились на него. Бронепоезд быстро отскочил назад на километр (версту), остановился и стал бить по мосту гранатами, но несмотря на это часть нашего отделения и пулемет перескочили мост. В это время вправо наши уже переходили реку, красные отступали и пулемету открылось широкое поле деятельности бить противника во фланг. Бронепоезд это учел и усилил свой огонь по мосту с продвижением на нас. Один пулеметчик был тяжело ранен, и около него произошло замешательство, а мы что было сил отскочили через мост, чтобы укрыться от огня, но мне все же осколком снаряда оторвало всю подошву на ботинке, и нога сначала совсем онемела.
Вторичный переход нами моста, как я это видел, состоялся после добровольного отхода бронепоезда за станцию, так как станица за это время была уже занята и наши части были недалеко от полотна железной дороги и грозили отрезать бронепоезду путь отступления. Офицерский полк в это время отбивал атаку на своем участке и вел наступление на небольшую рощу перед ним. В сильно потрепанном виде наше отделение снова перешло мост, оставшийся там пулемет бил по отступавшим красным. Происшедшее около него замешательство было вызвано тяжелым ранением одного офицера на нем, который при виде надвигавшегося на нас бронепоезда просил пристрелить его, но его сослуживцы не осмеливались это сделать. Тогда женщина-прапорщик, как после передавали — невеста раненого, благословила его и дала ему наган, из которого он и застрелился сам. Уже в эмиграции, в 1964 году в Париже, я прочел статью о действиях группы Офицерского полка и автор статьи, капитан Рейнгардт, который тоже переходил мост в то же время, теперь задает вопрос участникам боя: «Каким образом мы видели там Корниловца, по приказанию которого он дал ему револьвер, из которого он застрелился, и как он мог оказаться там?» Я этой сцены тогда не видел, равно как и не видел перехода группы капитана Рейнгардта через мост, но на вопрос его ответил подробным описанием, с указанием на то, что через мост тогда прошли следом за бронепоездом Корниловцы, которые были с пулеметом, приданным Офицерскому полку. Помимо этого, приехавший ко мне из Америки в 1969 г. наш пулеметчик капитан Ткаченко уточнил описанное мной. Оказывается, он не только хорошо знает трагически застрелившегося после перехода моста нашего пулеметчика, но и собирал трупы своих в этом месте после боя. Оба застрелившиеся были смертельно ранены, они это сознавали, и застрелившийся на глазах чинов Офицерского полка прямо сказал: «Я не хочу обременять наш санитарный обоз». Мне кажется, что, помимо этого, все же и переход в наступление на нас бронепоезда сильно подействовал на мораль доблестных Корниловцев.
Теперь перехожу к описанию действий Корниловского Ударного полка в его целом. Отступление Корниловцев сильно подействовало на полковника Неженцева. Однако они не были в этом виноваты. Казалось, что горячие юнкера думали, что это будет «бой под Лежанкой» и шли, не дожидаясь общей атаки, а потому были не только остановлены, но и понесли большие и ненужные потери. Вторая общая атака показала, что значит совокупность действий. Не нужно было торопиться еще и потому, что Офицерский полк далеко не вышел на нашу линию. Обходное движение Партизанского полка в большой степени облегчило наступление. Наш полк ворвался в восточную часть селения и при выходе имел еще раз серьезную стычку с подошедшим по железной дороге резервом красных. По началу обе стороны как будто не разобрались в том, кто против них, сближение было только на пользу нам, и красные стали было сдаваться, но наши горе-кавалеристы, по причине своей малочисленности, тоже пересолили здесь своим порывом: стали рубить в количестве каких-нибудь двадцати коней и получили нормальный отпор со стороны такой большой колонны красных, которая частично и от нашего огня ушла. Начало общего наступления было в 14 часов, в 16 часов Корниловцы были уже при выходе из станицы на станционный луг и здесь именно и произошла их стычка с резервом красных. А к 18 часам офицерский батальон Корниловского Ударного полка стоял в полутора верстах за станицей, около железной дороги, где через час отбил новую атаку красных вместе с их бронепоездом. Здесь на переезде на ночь от офицерского батальона были оставлены заставы.
На поверке многих не досчитались: был убит командир 4-ой роты капитан Пиотровский, потери Полка доходили до 150 человек убитыми и ранеными. Не радовали нас и снаряды, захваченные на станции. В своих воспоминаниях о 1-м Кубанском походе генерал Богаевский неточно указывает число наших потерь: 35 убитыми и около 100 ранеными. Помимо Корниловцев, много потеряли и юнкера. Я, как очевидец боя в интервале между Корниловцами и Офицерским полком, не могу согласиться с мнением генерала Богаевского, что участь боя решил Офицерский полк захватом моста и станции. Не буду возвращаться к деталям боя в этом месте, но уверен в том, что мои глаза видели: участь моста и станции была решена действиями Корниловского Ударного полка и Офицерского, которые разбили красных на своих участках, а середина между ними, вместе с железнодорожным мостом и станцией, сама провалилась, как печеное яблоко, хотя и с героическими и драматическими жертвами двух групп по 10-12 человек каждая в центре, при атаке моста. На станцию наша маленькая группа вышла без единого выстрела, когда Офицерский полк только выбивал красных из леса, что гораздо левее по фронту.
В итоге боя красные поздно вечером окончательно отступили к станции Платнировка. В Кореновке мы впервые точно узнали о падении Екатеринодара и о том, что Кубанская Армия отошла на аулы. Для Добровольческой Армии это было большим ударом: исчезла ясная и определенная цель, к которой мы так упорно стремились, пропала надежда на отдых и сильную поддержку верных кубанских казаков. И перед нами, после 300-верстного перехода снова, как в первый день, встал вопрос: куда же идти? За предложение идти прямо на Екатеринодар, разбить противника и этим резко изменить настроение Кубани в нашу пользу стояли генерал Деникин и генерал Романовский. За предложение перейти Кубань и в горах, горных станицах и черкесских аулах дать отдых измученной Армии были Генерал Корнилов и все старшие генералы.
Станица Кореновская, как и большинство кубанских станиц, была обширная, с чистыми домиками, старой церковью и даже памятником участникам русско-турецкой войны, и имела вид уездного города. Однако немощеные улицы представляли собой в это время года настоящее болото, Значительную часть населения станицы составляли «иногородние» и этим отчасти объясняется такое упорство обороны Кореновской.
5 марта Добровольческая Армия отдыхала, пополняла свои артиллерийские припасы, увеличила число пулеметов. Направление дальнейшего движения Армии держалось в секрете. Здесь, как и всюду, Генерал Корнилов убеждал казаков, пока не поздно, помочь нам и этим спасти свои дома и казачьи вольности, дарованные им еще Императорами Российскими. Добровольцы были, но они не могли возместить число наших потерь.
С наступлением темноты Армия стала вытягиваться из станицы и переходить через железную дорогу в направлении на Усть-Лабу. В заставе на линии железной дороги на Платнировку была оставлена 3-я офицерская рота Корниловского Ударного полка.
Могила под КОРЕНОВКОЙ
* * *
6 марта, еще до рассвета почти вся Армия перешла через полотно железной дороги. 3-я офицерская рота снялась с охранения в назначенное ей приказом время, когда разъезды красных маячили повсюду. Роте пришлось рассыпаться и догонять Партизанский полк, шедший в арьергарде, довольно быстрым шагом. Надо полагать, что противник узнал о нашем движении на юг, появились его пехотные цепи и арьергарду пришлось
Станица Усть-Лабинская была обнесена окопами с большим гарнизоном. Расстояние до нее Корниловцы прошли довольно быстро и уже к часам начали бой за станицу. Удачное распределение полковником Неженцевым ударных сил Полка нарушило оборону красных, и они побежали, преследуемые жестоким пулеметным огнем. По улицам и огородам валялось много трупов. Самым же эффектным в этом бою было молниеносное занятие нами тюрьмы и освобождение из нее группы офицеров с полковником Молодкиным во главе. Освобожденные тут же пополнили наши ряды. Основное ядро Полка свой главный удар направило на драгоценный для Армии мост, который и был захвачен невредимым. Две роты офицерского батальона продолжали с восточной стороны станицы обстреливать красных, убегавших главным образом к кирпичным заводам на берегу Кубани.
Марковцы (Офицерский полк) в своей книге «Марковцы в боях и походах за Россию», в первом томе, на стр. 155, так осветили наше совместное движение в Усть-Лабинской:
«Юнкерский батальон был остановлен для прикрытия станицы с запада, а офицерская рота, не задерживаясь, продолжала наступление по улицам вдоль северной окраины станицы, в восточном направлении. Наконец красные исчезли перед ней, свернув в боковые улицы и скрывшись в садах и постройках. Роте было приказано выйти на восточную окраину станицы. При выходе в поле рота наткнулась на большое количество неприятельских трупов. Чьей жертвой они были, рота не знала. Она не знала, что здесь, сбив красных, прошли к переправе Корниловцы и чехо-словацкий саперный батальон. «Когда вы успели набить столько? — весело спросил подскакавший в этот момент генерал Марков. Роте пришлось ответить, что это дело не ее рук».
Так серьезный источник подтверждает успех Корниловцев.
В это время я был в связи у командира офицерского батальона полковника Булюбаш от 3-ей роты и был послан с приказанием к оставшимся ротам спускаться к реке, к мb style=осту, с целью парирования удара красных из подошедших эшелонов. Однако те, кому я передал приказание, не могли сразу его исполнить, так как по дороге в станицу и от кирпичных заводов противник перешел в наступление с явной целью отбросить нас от захваченного моста. Под нашим сильным огнем красные все же дошли до окопов в 300 шагах от окраины станицы, вырытых для ее обороны, и там залегли. Окопы плохо скрывали противника, и здесь произошло просто избиение красных, зарвавшихся, а может быть и расхрабрившихся слыша обстрел нашей Армии с востока, севера и запада. Я с одним офицером попал через сад в какой-то двор на самой окраине, стены в сарае были из плетня, мы проделали в них бойницы и увидели прямо против себя в 200 шагах, окопы, полные красными. Цель была — лучше и придумать нельзя. Первые же наши выстрелы вызвали среди них переполох, раненые поползли назад, ответные выстрелы с их стороны, мы это хорошо видели, производились в стороны от нас, — нас они не видели. Выпустив патронов по 50, вычистив ими всех из окопов, мы выскочили на улицу, но ни противника, ни наших — никого не было, только влево, у Офицерского полка, шел бой с подошедшим с Кавказской эшелоном красных. Обескураженные этим, мы побежали в направлении к мосту, согласно ранее полученному приказанию.
Пусть читатель не удивляется тому, что при нашей бедности в патронах мы выпустили их по пятидесяти. Многие первопоходники говорят, что они ходили в атаки без выстрела и т. д., но все это — «от лукавого», — не всех это устраивало или просто были любители бить противника огнем, нежели штыком. К таковым принадлежал и я, потому что с мая 1915 года моя левая рука от ранения в плечо не поднималась, штыком я работать не мог, а стрелял отлично. Но для этого мы, любители, лучше без хлеба оставались, но пополняли свой запас патронов. Физически я был силен, а потому всегда носил цинку патронов и полный патронташ. И этот тяжелый груз не раз спасал меня.
В 24 часа Корниловский Ударный полк, пропустив через мост Армию, сам перешел по мосту, оставив для его охраны 2-ой батальон. Заночевал Полк в недалеко находящихся горевших Саратовских хуторах. Все жители хутора ушли с большевиками, а подожгли его, надо полагать, казаки, сводя с хуторянами свои счеты. Наша 3-я рота заночевала прямо во дворе одного сгоревшего дома, укрывшись от ветра хорошим деревянным забором. Перед рассветом я сменил дневального во дворе, где спала рота. Вдруг перед воротами остановился Генерал Корнилов и спрашивает: «Какая рота?» и, узнав, что это — 3-я офицерская рота Корниловского Ударного полка, продолжает: «Позвать ко мне капитана Пух», — командира роты, фамилию которого он знал. Капитан Пух подбегает и получает приказание: «В садах за вами уже накопились красные. Выбить их!» Рота уже вся была на ногах. Моментально были выбиты доски в заборе для прохода в сады, и мы двинулись туда еще в темноте. Все сады потонули в молочном тумане с реки, и противники друг друга не видели. Но только мы вошли в сады, как увидели перед собой массу красноармейцев, заполнивших собой все. Кто-то из наших крикнул по инерции: «Какого полка?» и свалка (другого слова не придумаешь) началась. Красные безусловно смяли бы нас, если бы видели нашу малочисленность, но то, что нас скрывал туман и то, что инициатива атаки принадлежала нам, и спасло нас. Одиночки встретили нас стойко, один из таких выстрелил в меня в упор, но прострелил мне только шинель, и тут же его уложил мой сосед, который в свою очередь упал через несколько шагов с разбитой головой. Крики и стрельба создали впечатление ада, красные не выдержали и все побежали под обрыв, к топким лугам. Тут начался рассвет, и мы с высоты обрыва расстреливали противника, как куропаток. За некоторыми из нас насчитывали более чем по двадцати трупов, среди которых были, может быть, и живые, это нас не интересовало. После зверств латышей и матросов под Ростовом и Батайском мы в плен не брали, но и не пристреливали, нам нужно было, чтобы враг наш пал на поле боя. Первым спасшим меня был поручик Сахаров, который во 2-м Кубанском походе был зарублен кавалерией около станицы Невинномысской на реке Кубани. Он был пулеметчиком и прикрывал наш отход, кавалерия их окружила, а пулемет отказался работать. Винтовок у них в тачанке почему-то не оказалось и их зарубили. Вторым моим спасителем был павший с разбитой головой, он выскочил впереди меня и уложил стрелявшего. Труп его не был подобран, и фамилия его забыта. Так, переходя от одной атаки к другой, мы встретили утро. Потери Полка за бой у хутора Саратовского — 17 человек, потери же 2-го батальона неизвестны. Раненую нашу сестру Дюбуа перевязала сестра 2-ой роты Васильева-Левитова.
7 марта. Убитыми и ранеными за бой у станицы Усть-Лабинской Полк потерял 35 человек. Наступившее утро не принесло нам радости: мы узнали, что из-за недостатка динамита мост через Кубань после прохода Армии взорвали плохо, а потому противник накопил против него много артиллерии и все время нажимает на наш 2-ой батальон, бывший в охране его. В 1967 г. из Венецуэлы капитан Данилин, одним из первых поступивший в ряды родоначальника нашего Корниловского Ударного полка — 1-го Корниловского Ударного Отряда при 8-ой Армии, сообщил мне, что в эту ночь красные сделали удачный набег через мост на наш 2-ой батальон (наши проспали), взяли в плен раненого командира 6-ой роты Н. Н. Ровенского, поступившего в Отряд вместе с ним, и повесили его в Усть-Лабинской. Несмотря на это наши атаку красных отбили и не дали им возможности перейти через мост. Вообще для Корниловского Ударного полка бой 6 марта был по своим результатам одним из самых блестящих. Обстановка для Армии сложилась в этот день самая рискованная: противник от нас не оторвался и все время нажимал на наш арьергард — Партизанский полк и юнкера кое-как выбили красных к западу от станицы; Корниловцы из авангарда лихо берут станицу Усть-Лабинскую, спасают из тюрьмы офицеров, выполняют главную их задачу по захвату моста через Кубань, отбивают первые атаки на станицу — вдоль берега с востока на мост, удерживают его до перехода всей Армии и оставляют свой 2-ой батальон для охраны его. Офицерский же полк в этом бою только отбивает атаку красных из эшелона с востока. Трудно даже и представить себе картину, если бы Корниловцы не смогли бы своевременно захватить и удержать за собой мост! Мог бы быть полный разгром Добровольческой Армии! Но авторитет нашего Вождя и Шефа Полка Генерала Корнилова, блестящее командование своим Полком полковника Неженцева и мужество их ударного Полка, основную часть этого боя выполнили с полным успехом.
Не успела 3-я офицерская рота Корниловского Ударного полка до конца использовать свой успех разгрома противника, как ей пришлось снова наступать в составе своего офицерского батальона на станицу Некрасовскую, в десяти верстах от Усть-Лабинской. Оказывается, что Офицерский полк в нее еще не вошел, и потому Корниловский Ударный полк (без 2-го батальона) был послан в наступление на Некрасовскую.
Полковник Неженцев для бодрости духа своих ударников развернул Полк перед Шефом под звуки духового оркестра.
Офицерский полк видел эту картину и теперь так описывает ее в своей истории на стр. 159 первого тома:
«Рассвет застал 4-ю роту верстах в двух-трех от станицы Некрасовской, и одновременно она оказалась под ружейным и пулеметным огнем противника, занимавшего удобную позицию. Вскоре рота была остановлена. «Посмотри влево», — сказал офицер своему соседу: на копне соломы сидел Генерал Корнилов и наблюдал за противником. «Что же мы сидим?» с недоумением спросил офицер. Недоумение в 4-ой роте было общим. Но вот я слышу сзади музыку. Было как будто недалеко, но не видно еще за скатом. Наконец на скате появилась цепь Корниловцев с их эмблемами на рукавах около плеч. Я много уже слышал про них, но теперь впервые и воочию увидел этот знаменитый полк и как раз в бою. Не отрываясь, я смотрел на него, даже не слыша свиста пуль. А полк разворачивался к атаке, не изменяя шага. Мне кажется, что я смотрел на полк, разинув рот, до того удивительно, картинно, захватывающе и даже страшно было это зрелище. Цепи их были в 6-8 шагах интервала и, удивительней всего, они на ходу строились одна уступом за другой. Большевики встретили полк ураганным огнем, а Корниловцы и не дрогнули; как шли, так и идут, даже шагу не прибавили и, казалось, они чрезвычайно быстро приближаются к окопам большевиков. Вдруг пальба большевиков сразу прекратилась. Густыми цепями они поднялись и побежали изо всех сил к станице. В ту же минуту грянуло Корниловское «ура». Генерал Корнилов, стоя во весь рост на копне, смотрел в бинокль вслед своему полку. «Встать! — послышалось у нас наконец. — Вперед!» «Ну и Корниловцы! — заговорили в рядах нашей роты. — Показали себя как нельзя лучше!» Некрасовка была взята (из рукописи полковника Биркина)».
Спасибо доблестным нашим соратникам Марковцам за лестную для нашего полка аттестацию и особенно потому, что на фронте Великой войны Корниловский Ударный полк весь был солдатским с нормальным офицерским штатом, а теперь он был солдатским только на 2/3. Конечно, были и у нас неудачи, где грубая сила противника имела большой перевес, но мы никогда не забывали прощальные слова из приказа Генерала Корнилова и действительно несли на алтарь спасения своего Отечества «все наши мысли, чувства и силы».
Остаток дня Корниловцы могли поочередно отдохнуть. В Некрасовской мы похоронили своих убитых. С участка 2-го нашего батальона от Усть-Лабинской, доносилась артиллерийская стрельба. С запада и с востока тоже стреляли, — Армия была в окружении.
8 марта. Мост у станицы Некрасовской на Лабе был сильно испорчен, а потому юнкерский батальон генерала Боровского переправился через реку по телегам, и вместе с Офицерским полком они отбросили красных. К полку присоединился и 2-й батальон. Теперь Армия из Некрасовской шла на Филипповские хутора. Часть из них горела, их поджигали казаки из мести за расстрелы или же это делали сами крестьяне, обманутые пропагандой большевиков. Жителей на хуторах вообще не было, они уходили с красными. Жуткая и неприятная картина похода среди горящих небольших хуторов. Велика была сила обмана большевистской пропаганды среди крестьян, всегда с завистью смотревших на старое население края-казаков, за их благополучие, хотя и сам они в большинстве тоже не плохо жили. Желание всех уравнять силой и вызвало то, что мы тогда видели. За Лабой начинается Майкопский отдел. Пройдя десять верст, полк остановился в Киселевских хуторах, в нескольких избах.
9 марта, в 7 часов, полк был собран по тревоге, наступление противника сдерживалось огнем сторожевого охранения. Отбив наступление, полк в 9 часов выступил, согласно приказу составляя левую колонну Армии, в направлении на хутор Царский Дар. Заняв хутор в 14 часов, полк приостановил наступление вследствие задержки движения Офицерского полка. В 19 часов полк выступил в селение Филипповское. Жители села все бежали с большевиками, бросив все свое имущество на произвол судьбы. Наша 3-я офицерская рота остановилась около волостного правления, где в полном порядке были сложены ящики с цинками ружейных патронов и... ящики с водкой. Конечно, мы тут же пополнили наши боеприпасы и не забыли про водку. К удивлению всех, наш лихой командир роты штабс-капитан Пух выстроил роту и заявил, что ночь обещает быть тревожной, а посему — все бутылки с водкой из карманов вон и тут же разбить о приклады. Как ни неприятно было это для некоторых, но приказ есть приказ, а потому зазвенело стекло и все успокоились.
Потери полка за день — 11 человек.
10 марта. В 4 часа Корниловскому Ударному полку было приказано перейти через реку Белую и сбить противника с бугров, что находились в двух верстах от реки. В голове шел 2-й батальон полковника Мухина. Как только батальон стал переходить мост, противник открыл сосредоточенный ружейный, пулеметный и артиллерийский огонь. По-видимому, красные заранее пристрелялись к мосту, так как огонь покрывал его хорошо. Батальон тут же понес большие потери: был убит выдающийся офицер — командир батальона полковник Мухин, так же как и доблестный командир 6-ой роты капитан Петров и десятки чинов батальона. За 2-м батальоном колонной вбегает на мост и потом уже рассыпается офицерский батальон, командир которого полковник Булюбаш, стоя в конце моста, требовал лобовой атаки. 3-я рота оказалась правофланговой, половина ее попала правее дороги на станицу Рязанскую, где местность была покрыта кустарником. Из ближайших окопов, расположенных в долине, до крутого обрыва, Корниловцы выбили красных, но дальше продвинуться не могли не только потому, что нужно было лезть на крутой, обрывистый берег под убийственным огнем, вырвавшим из наших рядов сразу же больше сотни жертв, но и потому, что справа Партизанский полк не продвигался, слева Офицерский полк отбивал атаки, а юнкера в арьергарде отходили к только что пройденному нами мосту перед превосходящими силами противника. Лазарет и обозы переправлялись на нашу сторону. Снаряды красных и даже пулеметы простреливали нас со всех сторон. Полк залег, и только половина 3-ей роты все продвигалась по кустам вперед, на правую сторону дороги. Положение Армии все ухудшалось, красные видели это и напирали, арьергарду пришлось спешно отступать, саперы, видя это, подожгли мост, и потому часть юнкеров была принуждена переходить реку прямо вброд. На флангах бой усиливался, но продвижения не было видно. К 14 часам полурота 3-ей роты, продвигавшаяся все время вправо от дороги на станицу Рязанскую, по рельефу местности и по стрельбе увидела, что она зашла за левый фланг красных, сидящих на бугре против нашего полка. Хорошо помню, как мы по два-три человека выползали из кустов, переползали через дорогу и, оказавшись в тылу у противника, открыли огонь с близкой дистанции по спокойно стрелявшим красным. Ближайшие к нам красноармейцы стали испуганно смотреть в нашу сторону, но меткие наши выстрелы точно подхлестывали их. они смешались и пустились бежать вдоль своих окопов, увеличивая этим для нас цель. Мы двигались жиденькой цепочкой к их окопам, а они все больше очищали их. Вот здесь-то и произошло историческое знаменитое «ура», и что было его причиной, так и осталось точно не выясненным до сего времени. Предполагали: 1) По мнению командира Партизанского полка генерала Богаевского, продвигавшегося правее Корниловцев, будто бы Генерал Корнилов определил переломный момент боя и отдал приказание для общего наступления. 2) Все время наблюдавшая за нашим обходом наша 3-я рота увидела наш успех и перешла в атаку с криком «ура», которое подхватили соседи, а потом уже и вся Армия. 3) Будто бы в это время Генерал Корнилов получил сообщение о соединении с Кубанской Армией генерала Покровского, что вызвало восторг и подъем духа. Будто бы это сообщение привез разъезд кубанцев, чему трудно поверить: как мог он тогда пробраться к нам через сплошное кольцо окружавших нас красных?
Генерал Богаевский так описывает этот подъем духа:
«Так, с переменным успехом бой тянулся весь день. Но вот настал психологический момент перелома боя, Генерал Корнилов верно схватил минуту для приказа перейти в атаку. Только тот, кто тогда слышал наше «ура», может понять ту безумную радость, которая охватила всех нас... Сколько бодрости и светлых надежд влила эта весть в сердца утомленных бойцов... И когда долетела она до арьергарда, где генерал Боровский со своими юношами, как лев, отбивал атаки красных, капитан Капелька в безумном восторге вскочил на бруствер окопа с криком: «Ура! Кубанцы с нами!..» и пал мертвым, с пулей в лоб... Роковое предчувствие самого покойного, высказанное им накануне, оправдалось».
Нам, гнавшим противника вдоль его окопов по бугру, картина общего энтузиазма была не только видна с высоты, но она поразила нас переменой боя; почти чуть не разбитые добровольцы стали победителями от которых в страхе бежали части, разбившие наш арьергард.
Не дожидаясь, пока наш полк поднимется на бугры, мы выбрались снова на дорогу и пошли в станицу Рязанскую, представляя из себя походную заставу. Когда мы вошли в станицу, она казалась мертвой, в избы мы не заходили, вышли на противоположную окраину и там дождались подхода нашего полка. Нерадостные вести узнали мы о потерях полка: убитыми и ранеными Корниловцы потеряли почти 200 человек. Через станицу Рязанскую около 18 часов полк направился в аул Хибунай, где мы и разместились по разбитым домам. Потом Корниловцы узнали от Партизан, что все же в Рязанской оставалась часть жителей, которые как-то неестественно, уж очень любезно ухаживали за ними. Оказалось, что они как мы сами убедились, проходя по аулам, вместе с большевиками принимали участие в избиении и разграблении мирных черкесов. Кто не успел бежать в горы, были перебиты, изнасилованы и даже замучены: наши нашли в одной печке старика с обгоревшими ногами, кучу человеческих внутренностей и т. п.
Вечером узнали и подробности о «соединении» с кубанцами: это просто была только связь с каким-то их разъездом, остатки же их Армии были в 80 верстах от нас, вели непосильные бои и просили помощи.
11 марта в 9 часов полк в авангарде выступил на аул Понежукай, куда прибыл к 15 часам.
12 марта в 18 часов полк в авангарде выступил в аул Гатлукай, куда прибыл в 24 часа. Вопрос с довольствием обстоит очень плохо. Черкесы охотно присоединяются к Армии.
13 марта в 9 часов полк выступил в аул Почепший, куда прибыл в 13 часов. Аул был сохранен более других. Здесь была окончательно установлена связь с генералом Покровским. Недалеко виден город Екатеринодар.
14 марта. Дневка в ауле Шенжий. Погода портится, идет дождь и снег. Суровая походная и боевая жизнь убивает все живое в человеке, не радуют и новые, чарующие виды Кавказа.
15 марта. День, который 1-му Кубанскому Генерала Корнилова походу дал название и «Ледяного». Здесь природа в союзе с противником восстала против Добровольческой Армии, и трудно было решить, что было тяжелей. С утра лазарет и обозы были направлены в станицу Калужскую, — место стоянки Кубанской Армии. Погода стояла ясная, дул холодный ветер. В авангарде Партизанский полк, за ним — Офицерский и потом наш, Корниловский Ударный, выступивший в 9 часов. Назначение перехода — станица Ново-Димитриевская, в 15 верстах. С началом движения холод усилился, дождь шел вперемешку со снегом, дороги развезло, и все простые стоки воды стали наполняться водой, а маленькие ручьи превратились в речки. Холод все усиливался, и к 15 часам промокшая одежда стала превращаться в лед и ломаться, как стекло. В 17 часов полк подошел к реке Черная. Мост через нее был залит водой со снегом, а станица за ним занята красными. Офицерский полк стал переправляться на крупах лошадей, а полковник Неженцев повел Корниловцев правее, на гать, тоже залитую водой. Задержка в движении создала невыносимые условия для обледенелой, едва идущей Армии, добровольцы не выдержали, и на глазах противника зажглись костры. Начался обстрел артиллерией, снаряды ложились довольно точно и некоторые попадали прямо в костры, но это не смущало добровольцев. Лошадей у Корниловцев не оказалось, и полковник Неженцев приказал нам погреться в воде. Воля и молодость все победят — бросились мы, уцепившись друг за друга, и, придерживаясь предполагаемой середины гати, стали бороться со стихией. На наше счастье, красная артиллерия била по нашим тылам, а пехота их почти бездействовала. Наступление полк повел на западную часть станицы, с выходом по дороге на станицу Григорьевскую, на южную ее окраину. По-видимому, красным не было охоты выходить в такую погоду из теплых хат, и они встретили нас только около изб, но особого сопротивления не оказали. Нечеловеческим усилием Офицерский полк, переправившись, с успехом очищал станицу. За свою халатность противник поплатился, понеся большие потери. В 23 часа наш полк занял юго-западную часть станицы, выставив заставы на Григорьевскую. Повозки и даже часть лошадей оставили до утра перед мостом. Части генерала Покровского, выступившие из станицы Калужской, вернулись из-за такой погоды обратно.
В полку было 45 человек убито или ранено. По данным Офицерского полка, ими в этом бою было взято 8 орудий и до 1.000 убитыми.
Первое совместное действие в этом бою Добровольческой Армии с Кубанской было неудачным, — первый блин вышел комом: согласно приказу Генерала Корнилова в этом бою конница генерала Покровского должна была наступать тоже на станицу Ново-Димитриевскую со стороны станицы Калужской, но она в такую погоду, как гласит донесение, вернулась, а быть может и просто не выступала. Это было печальным фактом для первого раза: при наличии конницы в этом бою все три тысячи красных были бы уничтожены, а неисполнение приказа говорило о качестве Кубанской Армии.
16 марта. Дневка в Ново-Димитриевской. Переправа обоза через реку и приведение полка в порядок.
17 марта. В 18 часов противник перешел в наступление со стороны станицы Григорьевской, но легко был отбит. Небольшие хутора, окружающие Ново-Димитриевскую, остались в руках красных.
18 марта. С утра противник перешел в наступление, но был отбит. К 20 часам он снова наступал, и бой разыгрался у самой станицы, но огнем частей Армии противник к 23 часам был окончательно отброшен. Потери полка — 9 человек.
19 марта. На фронте спокойно. Состоялось соглашение Добровольческой Армии с Кубанской. Все части составляют одну Армию под начальством Генерала Корнилова. Армия разбита на три бригады: 1-я бригада генерала Маркова: Офицерский полк, командир — генерал Боровский, стрелковый Кубанский полк, командир — полковник Тунеберг, 1-я инженерная рота, 1-я и 4-я батареи. 2-ая пехотная бригада генерала Богаевского: Корниловский Ударный полк, командир — полковник Неженцев, Партизанский полк, командир — генерал Казанович, Пластунский батальон, 2-я инженерная рота, 2-я, 3-я и 5-я батареи. 3-я бригада — кавалерия генерала Эрдели: 1-й конный полк, Кубанский полк, Черкесский полк и конная батарея.
В Корниловский Ударный полк были влиты юнкера Константиновского военного училища, которое наш полк под своей охраной погрузил в Киеве перед своих походом на Дон, — они теперь пополнили 3-ю офицерскую роту. Численный состав полка за поход сильно уменьшился, особенно большие потери были под Кореновкой, 150 человек, и под Филипповкой, 200 человек, при переходе через реку Белую. Все же юнкера и пополнение из Кубанской Армии довели состав полка до тысячи штыков.
20 и 21 марта. Приведение частей в порядок. За это время наш лазарет и все обозы прибыли из станицы Калужской в Ново-Димитриевскую, и здесь мы узнали о всех ужасах, пережитых ранеными во время ледяного похода. Медицинский персонал самоотверженно работал, но медикаменты все вышли, не стало уже и запаса простого персонального белья сестер милосердия. Не легче было и строевым врачам, сестрам и фельдшерам. Они не только подвергались общим опасностям, но и работали, перевязывая нас, во время нашего отдыха. Меня тогда поражало, как спокойно, с сознанием приносимой жертвы на алтарь Отечества умирали Корниловцы. Так, капитан Басов, умирая от ранения в станице Ново- Димитриевской, сказал сестре милосердия: «Совершается великое таинство — умирает человек, а там... смеются». Записано со слов сестры милосердия В. С. Васильевой-Левитовой. Таков был суровый закон войны: сраженный мужественно умирает, а оставшийся в живых, не падая духом, продолжает сражаться.