Зарождение Корниловского Ударного полка
(По материалам книги «Корниловский Ударный полк»)
В марте 1917 года Командующим 8-й Армией, действовавшей в Галиции и Буковине, был назначен Генерал Корнилов. Новый Командующий начал с объезда своих войск. Во всех штабах ему докладывали, что власть офицеров парализована комитетами, дисциплина расшатана, боеспособность полков с каждым днем падает. В развале своей Армии Генерал Корнилов убедился, когда стал обходить окопы. Его острые глаза повсюду отмечали беспорядок и распущенность солдат, но то, что ждало его на одном боевом участке, превзошло все. Командующего никто не встретил, солдат не было. В зловещей тишине он шел по пустым окопам, всего в нескольких шагах от неприятельской линии. Корнилов шел и бормотал: «Предатели!.. Изменники!..» Потом обернулся к сопровождавшему его молодому капитану Генерального штаба Неженцеву и сказал: «Какой позор!.. Немцы следят за нами и даже не обстреливают... Точно издеваются над нашим бессилием. Я нисколько не удивлюсь, если сейчас наткнусь на них и они заиграют мне встречный марш...»
«В этих словах Генерала Корнилова было столько горечи, — рассказывал впоследствии капитан Неженцев, — что у меня все перевернулось в груди. Почувствовал я и то, что за Корниловым пойду хоть на край света».
В мае 1917 года для всех здравомыслящих русских людей на фронте стало очевидным, что Армия наша идет по пути разложения все ускоряющимся темпом. Об этом ежедневно доносили командиры частей Армии в высшие штабы, об этом шопотом, чтобы не подслушали «товарищи», говорили между собой боевые офицеры, об этом громко и подчас бурно рассуждали в заседаниях всевозможных комитетов. Между тем, страна, уставшая от трехлетней войны, жаждала скорейшего мира; мир могла дать только решительная победа над врагом, но Армия не желала наступать, а следовательно победа и желанный мир становились недостижимыми. И правители нового типа решили прибегнуть к своему излюбленному приему управления: в Армию со всех сторон потекли агитаторы, в одиночку и группами разъезжавшие на штабных машинах по фронту и говорившие, говорившие без конца... Казалось, Армия превратилась в сплошной митинг, собранный с целью уговорить серую солдатскую массу идти в наступление «во имя свободы и революции» и тем принудить врага к миру «без аннексий и контрибуций».
Но слова оставались только словами. Солдаты, слыша их сегодня,
соглашались с ними, а завтра соглашались со словами другого агитатора, большевистского толка, говорившего диаметрально противоположное, и дело не продвигалось ни на шаг. Естественно поэтому, что внимание командного состава Армии, даже вне зависимости от общего положения в стране, было устремлено на разрешение задачи, как вывести Армию из того состояния прострации, в которое ее повергли наши доморощенные «управители». В это время и зародилась у некоторых из лучших офицеров Армии мысль о сформировании ударных штурмовых частей, составленных из добровольцев. Первый по времени проект подобного рода принадлежит капитану Генерального штаба Митрофану Осиповичу Неженцеву. Ему, как занимавшему в то время должность помощника старшего адъютанта разведывательного отделения штаба 8-й Армии, яснее, чем кому-либо другому была видна картина развала Армии, так как он имел возможность изучать этот процесс не только по нашим источникам, но и по данным противника. Капитан Неженцев был ярким типом офицера-патриота, все силы духа и разумения своего посвятившего военному делу, которое он любил всеми силами своей души. По окончании Академии с началом войны он не идет на службу в штаб, а идет в строй, где в течение одиннадцати месяцев доблестно командует ротой и батальоном, за что награждается всеми боевыми наградами до Георгиевского оружия включительно, а потом и ордена св. Георгия. И если ко времени, о котором идет речь, мы встречаем его в штабе 8-й Армии, то это потому только, что он вынужден был пойти в штаб, чтобы не потерять прав офицера Генерального штаба.
Для более полного освещения личности полковника Неженцева, я привожу данные о нем и из других источников.
Доклад генерала Стогова в Париже в 14-ую годовщину первого боя Корниловцев. Париж, октябрь 1931 года.
«Сегодня, в 14-ую годовщину славного первого боя Корниловцев, наши мысли невольно переносятся к тому страшному в русской истории году, когда рухнула тысячелетняя русская государственность и лучшие представители великого русского народа, соблазненного утопиями и в страшных судорогах начавшейся болезни топтавшего в грязь все свое историческое прошлое, искали выхода в стремлении образумить народ, вдохнуть в него любовь к Матери-Родине и в жертву к вечной любви к родной земле принести свои личные блага и самую жизнь. Одним из этих лучших представителей русского народа был основатель и первый командир Корниловского Ударного полка капитан Генерального штаба Митрофан Осипович Неженцев. Помню его, скромного офицера Генерального штаба, служившего в штабе 8-й Армии сначала помощником адъютанта, ведавшего связью, а затем старшим адъютантом, ведавшим разведкой. И тогда уже капитан Неженцев проявлял свою, я бы сказал, душу. Так, он все время искал способов улучшить то дело, у которого стоял. Он не мог довольствоваться тем, что опыт и знания выработали до него, и плыть, так сказать, по течению, а старался найти что-то новое, что дало бы возможность еще лучше исполнять свой долг на службе Родине. Естественно, что человек с такими наклонностями не мог сидеть спокойно в то время, когда рушились основы Государственности, а русская некогда великая Армия тяжело болела.
Еще в бытность Командующим 8-й Армией генерала Каледина у капитана Неженцева зародилась мысль создать такой отряд, который смог бы показать пример всей Армии и увлечь ее за собой в бой. Но осуществилась эта мысль только тогда, когда во главе 8-й Армии стал Генерал Корнилов. Он с радостью и со свойственной ему живостью ухватился за мысль капитана Неженцева и последним был быстро сформирован Отряд, получивший имя своего Командующего Армией, особую эмблему на рукав в виде черепа и скрещенных костей и девизом Отряда было доведение внешней войны до победного конца путем увлечения за собой всей Армии. Впоследствии Отряд вырос в Полк, а затем, во время Белого Движения, и в Дивизию.
По некоторым чертам своего характера Корнилов был очень схож с Неженцевым. Так, я хорошо помню, как, прибыв на службу в Петроград, в Главное Управление Генерального штаба, я слышал там, что незадолго до того полковник Генерального штаба Корнилов подал рапорт о том, что вследствие отсутствия работы он не считает свое дальнейшее пребывание в Управлении Генерального штаба полезным для Родины и просит дать ему другое назначение. Господа, это не шутка — подать рапорт в мирное время о том, что нечего делать... Но этот же случай показывает, что и начальство, пусть обладавшее многими недостатками, не стерло полковника Корнилова с лица земли за предерзостный поступок, а перевело его никак не на меньшую, а скорее на большую должность военного агента в Китае».
Воспоминания последнего начальника штаба Корниловской Ударной дивизии, ныне профессора военных наук, Генерального штаба полковника Месснера, Евгения Эдуардовича, о знакомстве с полковником Неженцевым.
«Штабс-капитан Неженцев, Митрофан Осипович, уже прошел два курса Императорской Военной Академии, когда был по мобилизации 1914 года, как все слушатели Академии, возвращен в свою часть, — в 58-й пехотный Прагский полк (стоянка в г. Николаеве). Мы. офицеры 15-й артиллерийской бригады, стоявшей в Одессе, не знали офицеров Прагского полка, и познакомился я с Неженцевым уже на походе. Первое впечатление было неблагоприятное: «момент»! («Моментами» строевые офицеры называли тех офицеров Генерального штаба, которые считали себя небожителями по сравнению с неимевшими высшего образования). Мы все, по приказу, надели солдатские гимнастерки и шинели, а Неженцев остался в кителе, а шинель переделал по фигуре. Его франтоватость увеличивалась еще тем, что он носил запрещенное офицерам пенсне (разрешались очки) и говорил растягивая слова и часто — с иронией. Но во всем этом не было ничего напускного, и за всем этим обреталась прекрасная офицерская душа: Митрофан Осипович был храбр, мужествен, твердой воли, но мягок и сердечен в отношении сотоварищей и подчиненных. На походе и в боях я, адъютант артиллерийского дивизиона, часто бывал вместе с ним в колонне, на наблюдательном пункте, в штабной избе, потому что командир полка, полковник Кушакевич, используя его военные познания, назначил его на нештатную должность тактического адъютанта. В этой должности он оказался чрезвычайно ценным; обладая тактическим чутьем, знанием дела, находчивостью, он служил великолепным дополнением к своему полковнику, храбрецу, строевику, но не тактику. Было ясно, что Митрофан Осипович — большой военный талант, для которого боевой участок пехотного полка слишком малое поле деятельности. К лету 15-го года он был переведен в Генеральный штаб и получил штабное назначение. Расставшись с ним друзьями, мы стали изредка переписываться. В начале 17-го года я получил от него письмо: он решил формировать добровольческий ударный отряд в 8-й Армии и рекомендовал мне сделать то же в 4-й. Я ответил, что, хотя я и начальник штаба 15-й дивизии, я никому в Армии неизвестен и потому никто за мной не пойдет. За Неженцевым же пошли, потому что он умел заражать людей своей энергией, своим оптимизмом и своей уверенностью в полезности предпринятого им дела. А дело было, действительно, полезным и необходимым: развивающейся в Армии анархии противопоставить дисциплину, чувство воинского долга и солдатскую волю к победе. Для характеристики Неженцева необходимо привести два эпизода: после боя у Павельче Керенский прислал по пяти крестов на роту, — подполковник Неженцев отказался от них. Предлог отказа — все одинаково отличились, а настоящая причина отказа — презрение к адвокату — военному министру. Второй случай: после боя в Киеве против украинцев и большевиков Корниловский полк выпускают из захваченного красными города, но Неженцев не соглашается уйти с полком до тех пор, пока не было поездами отправлено в Екатеринодар Константиновское военное училище, — оно дралось плечом к плечу с Корниловцами, и Корниловец Неженцев не бросил юнкеров на расправу большевикам.
В первом бою Корниловского Ударного отряда, 25 июня 1917 г., у дер. Павельче, и командир Отряда и Отряд блестяще выдержали экзамен. Отряд был развернут в Полк, самый молодой полк Российской Армии. Через полгода он стал самым старым полком Добровольческой Армии.
Великолепны были верность и преданность Корниловцев Генералу Корнилову в смутные Могилевские дни и в опасные Быховские недели. Это оценил смещенный и арестованный Генерал и, вручая Неженцеву приказ о движении на Дон, благословил своих Корниловцев на ратные подвиги за честь России и Армии. Полковник Неженцев выполнил этот завет до смерти в бою, так же как и тысячи Корниловцев.
Смерть разделила их на одну только ночь: полковник Неженцев был убит 30 марта, а Полководец 31-го, но воинская слава соединила их навеки».
Послужного списка полковник Неженцев не оставил, и я уже в эмиграции обратился к его начальнику штаба отряда при формировании — полковнику Леонтьеву, Константину Ивановичу, — с просьбой помочь мне восстановить точно путь службы Митрофана Осиповича. В ответ на это, в 1965 году он пишет мне: «По этому вопросу я мало что могу сказать, так как из штаба 8-й Армии полковник Неженцев, я и ротмистр князь Ухтомский, Николай Павлович, были временно командированы лишь на формирование Ударного Отряда (в это формирование никто не верил) и для участия с этим Отрядом в прорыве позиций, и на этом заканчивалась наша командировка. В такую краткую временную командировку штаб Армии послужных списков в штаб Отряда не передал. Сам же Митрофан Осипович был по характеру человеком замкнутым и мало говорил о своей службе. Да и времени для этих разговоров не было. Кругом кипела большая подготовительная и созидательная работа по сколачиванию и обучению прибывающих пополнений. В эту работу он был погружен весь без отказа не только в течение дня, но и просиживал ночи за составлением плана занятий на следующий день. Еще с большим вниманием относился он к подготовке офицерского состава. На пополнение Ударного Отряда прибывали почти исключительно молодые прапорщики, мало знакомые с солдатами и еще меньше знавшие боевую работу на фронте. Всю подготовку офицерского состава Митрофан Осипович взял в свои руки, и в этом он достиг больших успехов, что и показало наступление 24 июня. Полковник Леонтьев».
Я продолжаю по книге «Корниловский Ударный полк».
И вот у такого офицера, как капитан Неженцев, проникнутого глубочайшей любовью к Родине, горящего жаждой подвига во славу России и Армии, при виде такого позора и мерзости, которые творятся на фронте, является мысль создать отряд из людей, разделяющих его взгляды, людей с беззаветно мужественными сердцами и глубокопатриотическим чувством, как и у него самого. Его мечтой было во главе этого Отряда прорвать неприятельский фронт и примером своей высокой доблести в неудержимом порыве увлечь за собой ближайшие участки фронта. Под влиянием этой мысли капитан Неженцев представляет 5 мая 1917 года на имя генерал-квартирмейстера штаба 8-й Армии доклад (за № 8) об организации ударных батальонов. Приказом по 8-й Армии от 19 мая 1917 г. Генерал Корнилов разрешил формирование «1-го Ударного Отряда при 8-й Армии». Штаб же 8-й Армии весьма неохотно помогал формированию. Вербовать солдат-добровольцев капитану Неженцеву было разрешено лишь из запасных частей и среди тыловых учреждений, но отнюдь не с фронта. Только после усиленных хлопот капитан Неженцев добился разрешения вызвать с фронта шесть офицеров-добровольцев в чине штабс-капитана. Капитан Неженцев проявлял удивительную настойчивость: он все время обходил запасные батальоны и особенно часто навещал пулеметные курсы, которые находились в Черновицах, при штабе 8-й Армии. Главный состав офицеров Отряда были только что выпущенные прапорщики. Он подолгу беседовал с ними о революции и о Родине, об упадке дисциплины в Действующей Армии и о необходимости во что бы то ни стало поднять ее боеспособность. Сначала вид подтянутого штабного офицера в пенсне не особенно нравился, но потом офицеры прониклись уважением к нему, и к 10 мая к нему записались почти все слушатели курсов, около 25 человек. Набирать же солдат Неженцев предложил молодым прапорщикам. Многие солдаты на все уговоры отвечали: «Вы, господин прапорщик, пороху-то еще не нюхали, вот понюхаете, тогда узнаете, что такое война!» Положение молодых, еще необстрелянных офицеров было пиковым: солдаты при них, не смущаясь и со всей откровенностью, разбирали доводы за и против продолжения войны, но молодые ударники упорно продолжали исполнять порученное им дело, и солдаты стали записываться в Отряд. К половине мая была сформирована почти полностью пулеметная команда. Вокруг этого основного ядра стали быстро формироваться и роты. Когда в ротах было уже по 90 человек, Генерал Корнилов согласился по просьбе капитана Неженцева дать Отряду свое Шефство, после чего он стал посещать своих ударников. Генерал Корнилов был небольшого роста, худощавый. Его черные волосы и смуглое, слегка скуластое лицо напоминали скорее монгола, чем русского. Поражали всех необыкновенная простота Генерала Корнилова и его доверчивая искренность при разговоре. Первое же посещение Командующего до сих пор хранится в памяти тех немногих оставшихся в живых, которые были при этом. В своих записках капитан Шинин вспоминает:
«После речи Генерала Корнилова в тот памятный день меня, как и всех одинаково, охватил форменный энтузиазм. Своим посещением и своими словами Генерал Корнилов забрал все наши души, всю волю, все чувства. За него мы были готовы идти на какие угодно лишения. Теперь, по прошествии стольких лет, я стараюсь уяснить себе, чем мог Генерал Корнилов вызвать такой восторг? Был он замечательным оратором? Нет, не то... Говорил он не плохо, но сила его была не в ораторском искусстве. Его слова об Отечестве? Может быть, да. Но о Родине каждому из нас говорили уже много и много раз, но сердец наших никто так не зажигал. Моя молодость? Но я был тех же 20 лет и при выпуске из школы прапорщиков, и находясь в запасном полку, и при отъезде на фронт, когда слышал такие же речи о Родине... Да, те же речи, но, видно, не такие люди, как Генерал Корнилов, их говорили...»
А другой доброволец из бывших солдат рассказывал:
«До войны я был рабочим, — наборщиком, — и, казалось, я должен был бы остаться у большевиков, а вот увидел Корнилова и пошел за ним в Добровольческую Армию».
У Генерала Корнилова был талант улавливать сердца.
В конце мая к капитану Неженцеву прибыли с фронта шесть штабс-капитанов: Гавриленко, Морозов. Петров, Савков, князь Чичуа и Скоблин. Многие из офицеров полков 8-й Армии стремились попасть в Ударный Отряд, но ограниченное число вакансий предоставляло право на это наиболее отличившимся, как, например, будущему командиру Корниловского Ударного полка, а затем — начальнику Корниловской дивизии штабс-капитану Скоблину. Он в первый же год войны, еще в чине прапорщика 126-го пехотного Рыльского полка был награжден орденом св. Великомученика и Победоносца Георгия и золотым Георгиевским оружием.
С приездом штабс-капитанов Отряд был переведен в Стрелецкие Куты, где закипела работа по его развертыванию, обучению и сколачиванию. Все заняли свои должности, каждый стал совершенствоваться в своей специальности. Одновременно, незаметно для себя, ударники приобщались к соборному действу, и в этом действе сливались со всеми в единое целое, в единый как бы духовный Орден. Ибо воинская часть РУССКОЙ Армии не была сборищем механически спаянных людей, а живым организмом, с единым духом, с единой, ему присущей жизнью. Полк держался духовной скрепой, духовным единомыслием. В полку блюли свои неписанные законы — традиции, свое прошлое — боевую летопись, свое настоящее — наименование и внешние отличия. В полку, как листья на дереве, менялись люди, появлялись новые, обновлялся весь состав, но невидимые корни продолжали его питать живительными соками, соборное действие полка оставалось неизменным.
На фронте полки еще жили, но были уже обречены. И вот в это трагическое время зарождается «1-й Ударный Отряд при 8-й Армии», впоследствии переименованный в Корниловский Ударный полк. Он зародился в пламени революции, когда воздух был насыщен верою в грядущую обновленную Россию, но с первых же дней своей жизни вместе с этой верой Отряд впитывал в себя боевые заветы Императорской Армии, которые ему прививали офицеры старых полков. Первый, непререкаемый завет был «жертвенная любовь к Отечеству», второй — «сам погибай, а товарища выручай!» Насколько капитан Неженцев придавал исключительное значение духовной скрепе между офицерами и солдатами своего Отряда, видно из того, что он писал в приказах:
«Трафаретного отбывания часов на занятиях мне не нужно. От вас, гг. офицеры, я требую, чтобы вы были в полной мере начальниками, но не теми, которые умеют только отдавать сухие приказания. Вы должны быть начальниками, показывающими вашим подчиненным пример воина, человека долга и порядка. Вы должны быть и в часы вашего досуга среди солдат, беседовать с ними, разъяснять все их сомнения, колебания... В Отряде должна быть прочная спайка, достигаемая взаимным доверием, общностью интересов и любовью к тому делу, для которого вы собраны. Пусть вся Россия знает, что у нее есть еще сыны, сказавшие: «Лучше смерть, чем рабство!»
Эти требования капитана Неженцева к офицерам 1-го Корниловского Ударного Отряда дали блестящие результаты, и о них генерал Стогов в своем докладе в октябре 1931 года в Париже, в день первого боя Корниловцев под Ямницей и Павельче, сказал:
«Отметив характерные черты Шефа Корниловского Ударного полка и его первого командира полка капитана Неженцева, я считал бы свою задачу невыполненной, если бы не остановился несколько на том, что же дало, в конце концов, зарождение первого Добровольческого полка и как случилось, что было причиной того, что добровольческие части так доблестно и с таким выдающимся успехом сражались с большевиками. Особенно достойно удивления, если мы припомним, то, что впоследствии, при развитии действий, пополнение добровольческих частей получалось из тех же пленных большевиков. Причина этого, вернее — одна из причин, — доблесть всего офицерского состава, наличие таких частей, как офицерские полки и роты, служившие во всем примером, и наконец особый уклад жизни, до предела сближавший офицера с солдатом, и действительно правы были Корниловцы, когда, вырабатывая правила ношения нагрудного полкового знака, написали в первом параграфе этих правил, что так как офицеры и ударники несли одинаковую службу рядовых бойцов, то и знак утверждается одинаковый как для гг. офицеров, так и для ударников. Вспомним время зарождения Корниловского Ударного полка, вспомним время добровольчества и скажем: «То было такое время, когда только совместная жизнь солдата и офицера давала полную уверенность в безотказной боевой работе».
* * *
Закончил Отряд свое формирование в середине июня. Во главе Отряда, по приказу Генерала Корнилова, стал капитан Неженцев. Собственными усилиями, без какого-то ни было содействия штаба, он подобрал себе ближайших сотрудников среди своих друзей — единомышленников. Начальником штаба Отряда стал полковник Леонтьев, своим помощником назначил гвардии капитана Агапова, адъютантом — поручика князя Ухтомского, Николая Павловича, отбывавшего воинскую повинность в одном из гвардейских полков и призванного из запаса. Ныне князь Ухтомский постригся в монахи и одно время был настоятелем храма-памятника на Шипке («Орлиное Гнездо»), на горе св. Николая, в Болгарии, где доживали свой век многие наши инвалиды, в том числе и Корниловские. Отряд состоял из двух батальонов, по тысяче штыков в каждом, и трех пулеметных команд в 600 человек. (Должен от себя добавить, что от начала и до конца пулеметы были у Корниловцев излюбленным родом оружия и в них была их главная ударная сила). Команда пеших разведчиков была сформирована из пленных добровольцев — чехов, а в конные разведчики пошла сотня донских казаков, бывшая в распоряжении штаба 8-й Армии. Своим переходом в Отряд полковника Неженцева казаки вызвали такое неудовольствие штаба, что у них отняли коней, — идите, мол, пешком. И все-таки казаки ушли под начальством войскового старшины Дударева и войскового старшины Краснянского. При формировании Отряда наиболее тяжелое положение создалось с его продовольствием: штаб Армии категорически отказался снабдить Отряд хозяйственной частью. Капитан Неженцев поехал к Главноуполномоченному Красного Креста при 8-й Армии г. Лерхе, с которым был в хороших отношениях, и просил у него помощи. Лерхе немедленно откомандировал в распоряжение Неженцева санитарную летучку, которая и стала кормить Отряд за счет Красного Креста. Начальником хозяйственной части сделалась сестра милосердия, — пожилая женщина небольшого роста, которую прозвали «Крошка». Она оставалась начхозом вплоть до переформирования Отряда в полк, после чего перешла в полковой околодок.
10 июня был назначен смотр Отряда Командующим Армией Гене-
ралом Корниловым. Трехтысячный Отряд был построен в каре. На всех — стальные каски, черно-красные погоны, а на левом рукаве — суровая эмблема: на щите череп над скрещенными мечами, под ними граната. Череп белый, граната красная, щит темно-синий — национальные цвета России. Прокатилась отрывистая команда, музыка заиграла встречный марш. Смотр начался.
Генерал Корнилов вручил коленопреклоненному капитану Неженцеву
«Русский народ добился свободы, но еще не пробил час, чтобы строить свободную жизнь. Война не кончена, враг не побежден, под ним еще русские земли. Если Русская Армия положит оружие, то немцы закабалят на долгие годы всю Россию. Нашим детям и внукам придется работать на немцев. Мы должны победить... Победа близка... Австрийцы и немцы устали, уже сколько времени они не переходят в наступление, мы же теперь, как никогда, сильны орудиями и снарядами. Один наш
сильный нажим, и враг будет сломлен. Не напрасны будут все великие жертвы, которые принес русский народ. Правда, устали и наши войска, этим пользуются и их смущают все те, кому не дорога наша Родина, ее честь и слава... Но вы, добровольцы и ударники, поклялись воодушевить всех слабых духом. На ваших рукавах нашит символ смерти — череп на скрещенных мечах. Это значит — победа или смерть. Страшна не смерть, страшны позор и бесчестие».
С этого дня все ударники называли себя «Корниловцами». Это слово они начертали над своей эмблемой.
Боевое крещение КОРНИЛОВЦЕВ
Через несколько дней после смотра капитан Неженцев получил приказ выступить на фронт и, сменив в 12-м корпусе Заамурскую дивизию, которая должна была продвинуться вправо, занять линию Ямница-Павельче с ее укрепленным тет-де поном. Для части ударников фронт был таинственным и страшным местом, о котором знали понаслышке и которое каждый воображал по-своему. На всем пути жадно впитывали в себя прифронтовые картины. Проезжали мимо старых, запущенных окопов, опутанных ржавой, порванной проволокой на покосившихся серых кольях. Смотрели на трупы лошадей, и горячий июньский ветер доносил тошнотворный, сладковатый запах тления. Глубокой ночью Отряд стал сменять Заамурцев. С рассветом огляделись. Окопы были запущены и загажены, накаты со многих блиндажей сняты, бревна расколоты на костры для чая. Немедленно начали приводить все в порядок и строить новые гнезда для пулеметов и бомбометов. Через небольшие щели-бойницы изучали местность. За проволокой противника кое-где струятся столбики дыма. По намеченным целям пулеметы были пристреляны, и горе было той голубоватой фигурке (австрийская форма), которая вдруг показывалась и беспечно маячила. Короткая очередь из пулемета, — и фигурка падала. Был убит человек, но об этом не думалось, как на охоте после удачного выстрела. Однажды где-то впереди коротко прогремело, над головой раздался хлопок, точно кто-то бросил сверху горсть гороха. Прапорщик, стоявший у пулемета, увидел, как унтер-офицер, первый номер на пулемете, на полуслове грузно осел, будто выдернули из него стержень. Насилу подняли страшно тяжелое тело с повисшими руками. Много раз потом ударники видели смерть, свыклись с ней, но первая смерть на войне и в такой непосредственной близости остается в памяти на всю жизнь. По ночам бомбометчики еле подымали тяжелые снаряды и вкладывали их в широкие и короткие стволы. С гулом вылетали снопы красного пламени, с грохотом поднимались над неприятельскими окопами столбы черного дыма. Ударники ходили в разведку, приводили пленных, которые показывали, что у них в полку удивлялись, откуда этих дьяволов принесло на фронт. Из соседних полков приходили комитетчики и с возмущением требовали прекратить стрельбу, грозя выбить Корниловцев из окопов в штыки. Комитетчиков выпроваживали.
Шесть дней провели ударники в окопах и стали уже ворчать на бездействие. Наконец в середине июня было назначено общее наступление 8-й Армии. Согласно данным полковника Леонтьева, начальника штаба 1-го Ударного Отряда, бой у дер. Ямница начался 24 июня 1917 года. Прорвать фронт и нанести главный удар должен был 12-й корпус. Артиллерийская подготовка началась накануне. Впервые ударники услышали одновременный рокот сотен орудий. Казалось, что небо разверзлось непрерывными громовыми раскатами. Холод пробегал по спине, но поднималось и горделивое чувство за свою русскую мощь. Австрийских окопов уже не было видно, — все было застлано клубами пыли и дыма. Загремели и неприятельские батареи, но быстро, одна за другой, замолкали. Только наши артиллеристы никак не могли нащупать тяжелые немецкие батареи. Огромные снаряды сверлили небо и обрушивались то на окопы Корниловцев, то на соседей Заамурцев. Командир 12-го корпуса генерал Черемисов вызвал к себе капитана Неженцева и сказал ему, что по постановлению комитета его корпус не пойдет в атаку до тех пор, пока не будет взята группа тяжелых немецких батарей, скрытых где-то правее деревни Ямница, и что комитет со злорадством заявил — пусть эти батареи возьмут Корниловцы. «Так вот, голубчик, — закончил генерал, не глядя в глаза молодому капитану, — уж вы как-нибудь там постарайтесь...» «Слушаюсь!» — ответил капитан Неженцев.
В книге «Корниловцы», выпушенной в 1967 году к 50-летию Полка, бывший начальник штаба Отряда полковник Леонтьев рассказал, что он присутствовал при этом классическом ответе уже подполковника Неженцева командиру корпуса. Он же отмечает, что как само устное приказание командира корпуса, так и редакция приказа, говорили, что другие части перейдут в наступление «в случае успеха штурм-батальона, то есть Корниловцев». 23-го началась артиллерийская подготовка атаки, 24-го была выслана разведка, установившая, что проволочные заграждения врага и окопы разрушены частично. Тогда Корниловские минометы дополнили работу артиллерии. В 9 часов 45 минут взвилась ракета. «Наступать!» Громче прежнего и торопливей загрохотали орудия, застрочили пулеметы. Никто и не помнит, как окунулся в пороховую мглу и промчался до неприятельских окопов. Атака Корниловцев шла волнами, через каждые 3-5 минут одна команда за другой захлестывали австрийские окопы. Первая волна уже вынеслась на третью неприятельскую линию. Здесь австрийцы пытались перейти в атаку, но Корниловцы опрокинули их штыками и ворвались в последние их основные окопы. Отсюда был уже виден тыл противника. Прапорщик Шинин, командир пулеметного взвода, вдруг заметил в лощине серые пушки. Шинин закричал: «Взвод, живо — по батарее огонь.». Около батареи все смешалось, лошади упали. Корниловцы побежали к батарее. Свою задачу Корниловцы выполнили: они захватили 4 тяжелых орудия и два легких. За два часа боя они прорвали фронт противника глубиной в семь верст и подошли к изгибу железной дороги Калуш-Станиславов. С высокой насыпи Корниловцы увидели, как правее их и сзади продвигались с боем Заамурцы. «Слава Богу, Заамурцы пошли!» — раздавалось всюду. У соседей слева тоже слышалось оживление, — ружейная и пулеметная стрельба. Уже реже, как при затишье грозы, доносились глухие раскаты.
Подполковник Неженцев получил приказание собирать свой Отряд и, укрывшись в ближайшей лощине, составить резерв корпуса. Быстро нашли большую котловину, и в нее со всех сторон стекались Корниловцы. У всех возбужденные, потные лица. Котловина загудела. Каждому хотелось рассказать, что пронеслось перед его глазами. Один все удивлялся австрийским окопам: «Грязи ни-ни, чисто, как в казармах, повсюду бетон... А в офицерских землянках, словно в барской комнате, — кресла, постели с бельем, на стенах портреты...» Наша артиллерия все же отлично справилась со своей задачей: все окопы были разбиты. Офицеры подсчитывали потери и добычу. Кроме орудий и зарядных ящиков, пулеметов и бомбометов, было взято в плен 26 офицеров и 831 солдат. Всем захотелось есть, послали в свои окопы за вещевыми мешками и скоро получили сообщение, что все оставленное имущество «сперли» подошедшие резервы. Выручили захваченные австрийские кухни. Пообедали. Офицеры сидели отдельной группой, ударники разбрелись по лощине и перемешались ротами. Кто лежал, кто переобувался. С нетерпением ждали, скоро ли пойдут на отдых, как обещал командир полка, в только что захваченную деревню Ямница.
Было уже семь часов вечера. Вдруг на фронте впереди Корниловцев сразу все стихло, как отрезало, — ни одного выстрела. Все смолкли, напряженно прислушиваясь. Так же неожиданно тишину разорвал сильнейший пулеметный огонь и ружейные залпы. По верху лощины, мимо Корниловцев стали пробегать солдаты, то в одиночку, то по несколько человек. На все крики они только отмахивались и торопились дальше. Офицеры взбежали наверх. По всей равнине в полном беспорядке отступали наши солдаты, за ними шли в касках сомкнутые цепи немцев со штыками наперевес. Как выяснилось впоследствии, это была «стальная» немецкая дивизия, спешно переброшенная по железной дороге для восстановления положения из фаланги Макензена. Штабс-капитан Скоблин закричал: «Корниловцы, вперед, в атаку!» Не разбираясь по ротам, Корниловцы, все как один, выскочили из котловины. Одни со штыками наперевес, другие с гранатами, все бросились на немцев. Произошло столкновение, и немцы побежали назад. Корниловцы преследовали их до полной темноты. Захватили пулеметы. Сами Корниловцы потеряли около трехсот человек, сто из них были заколоты штыками.
Так произошло первое боевое крещение Корниловцев, их первое соборное действо на фронте. От Командующего Армией была получена телеграмма: «Сердечное спасибо лихим ударникам, на деле доказавшим верность боевым заветам. Счастлив, что они в рядах Армии и горжусь, что они носят мое имя». А 29 июня, перед развернутым Отрядом Генерал Корнилов объявил: военный министр Керенский приказал раздать по пяти крестов на роту и, обернувшись к адъютанту, сказал: «Дайте эти кресты!» Подполковник Неженцев выступил вперед и доложил: «Ваше Превосходительство, Корниловцы отказываются от этих крестов, так как выделить отличившихся нет никакой возможности». «Я так и думал», — промолвил Генерал Корнилов.
Здесь я считаю своим долгам отметить, что в эмиграции, в 1963 году, была сделана попытка в печати развенчать Корниловцев и бой под Ямницей и Павельче приписать другим. Разбор этого вопроса изложен в информационном бюллетене «Корниловцы» № 55, за 1963 год. Париж, стр. 6. Состав «l-го Корниловского Ударного Отряда» перед боем у сс. Ямница и Павельче: Генерального штаба подполковник Неженцев, начальник штаба Отряда полковник Леонтьев, 2 войсковых старшин, 2 капитана, 9 штабс-капитанов, 4 поручика, 13 подпоручиков и 55 прапорщиков, 1.763 ударника (штыков в двух батальонах), знаменный взвод, три пулеметных команды, команда пеших разведчиков, команда конных разведчиков (сотня донцов), команда связи. Была еще и минометная команда.
При оценке боеспособности «1-го Корниловского Ударного Отряда», а впоследствии Корниловского Ударного полка и дивизии, никогда нельзя упускать из виду, что они были почти нормального состава. Исключением в гражданской войне были: в 1-м Кубанском Генерала Корнилова походе в Полку был чисто офицерский батальон четырехротного состава, после боев за г. Екатеринодар сведенный в одну офицерскую роту имени Генерала Корнилова. Во 2-м Корниловском Ударном полку сначала была офицерская рота большого состава, а после занятия г. Курска она развернулась в офицерский батальон трехротного состава, доходивший иногда до 750 гг. офицеров и просуществовавший до конца. В 3-ем Корниловском Ударном полку была одна и временами две офицерские роты малого состава. Запасный полк Дивизии имел кадр нормального состава.
Трофеи за бой у Ямницы и Павельче: четыре тяжелых орудия взяла атакой в лоб 7-я рота подпоручика Лахтионова. Два легких орудия, у которых пулеметы прапорщика Шинина перебили лошадей и разогнали прислугу, были взяты 1-й ротой. Обе батареи взяты с зарядными ящиками. Помимо этого, взято в плен 26 офицеров и 831 солдат. При отбитии же к вечеру контратаки взято 4 пулемета и до 3 тысяч пленных. По данным начальника штаба Отряда полковника Леонтьева, проживающего в 1969 г. в Аргентине, по донесению подполковника Неженцева в атаке деревень Ямница и Павельче трофеями Корниловцев были 14 пулеметов, 4 тяжелых и 2 легких орудия, 10 зарядных ящиков, взято в плен 26 офицеров и МНОГО СОЛДАТ. Потери Отряда за весь бой: 24 офицера и 506 ударников убитых и раненых.
Тот же полковник Леонтьев свидетельствует о том, что в этом бою Знамя Отряда было пробито осколком снаряда.
Награды только за этот бой: подполковник Неженцев, подпоручик Лахтионов и прапорщик Мазин — орден св. Георгия 4-й степени, 11 офицеров — орден св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, 1 офицер — орден св. Анны 2-й степени с мечами, 24 офицера — орден св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». Все ударники получили Георгиевские кресты, и обе сестры милосердия — медали 4-й степ.
Свое описание этого боя в книге «Корниловцы» полковник Леонтьев заканчивает так: «Рожденный в огне первой мировой войны и в море крови революции, он своими подвигами и сказочной храбростью показал, что не перевелись на Руси Суворовские чудо-богатыри. Генерал Корнилов и подполковник Неженцев воздвигли себе воистину памятник нерукотворный. Россия их не забудет! Слава им вовеки!»