Дроздовский и дроздовцы
«В самую стужу, в сивый день с ледяным ветром (пишет в своей книге А. В. Туркул), 1-го января 1919-го года в полк пришла телеграмма, что генерал Дроздовский скончался. Он к нам не вернулся.
Во главе депутации, с офицерской ротой я снова выехал в Ростов. Весь город со своим гарнизоном участвовал о перенесении тела генерала Дроздовского в поезд. Михаила Гордеевича, которому еще не было сорока лет, похоронили в Екатеринодаре. Позже, когда мы отходили на Новороссийск, мы ворвались в Екатеринодар, уже занятый красными, и с боя взяли тело нашего вождя.
Разные слухи ходили о смерти генерала Дроздовского. Его рана была легкая, неопасная. Вначале не было никаких признаков заражения. Обнаружилось заражение после того, как в Екатеринодаре Дроздовского стал лечить один врач (Плоткин), потом скрывшийся. Но верно и то, что в то время и Екатеринодаре, говорят, почти не было антисептических средств, даже иода. После смерти Дроздовского, Второй Офицерский полк, в котором я имел честь командовать второй ротой, получил шефство и стал именоваться Вторым Офицерским генерала Дроздовского полком».
По поводу смерти генерала Дроздовского, в своем приказе генерал Деникин перечислял все этапы его славной деятельности и закончил словами:
«Мир праху твоему, рыцарь без страха и упрека».
Михаил Гордеевич Дроздовский родился в городе Киеве 7-го октября 1881-го года. Отец его — Гордей Иванович Дроздовский, генерал и участник обороны Севастополя. Матери он своей почти не знал, так как лишился ее еще в раннем детстве и забота по его воспитанию всецело пала на его сестру Юлию, которая была старше его на 15 лет. Мальчиком он избегал детских игр со сверстниками, предпочитая общество денщиков отца. Последние очень привлекали его к себе своими незатейливыми рассказами о сражениях, о полковой жизни и о деревне. Его особенности характера выявились еще в юных летах, а именно: нервность, скрытность, замкнутость и стремление к самостоятельности. В 1892 году Михаил Гордеевич Дроздовский поступил в Полоцкий кадетский корпус, из которого был переведен в Киевский кадетский корпус, закончив его в 1899 году. После корпуса он, по настоянию отца, поступает в Павловское военное училище, славящееся своей особенно строгой дисциплиной и считающееся образцовым по подготовке кадров офицерскою корпуса Российской Императорской Армии. По окончании училища, Дроздовский выходит в Л.-Гв. Волынский пехотный полк со стоянкой в Варшаве. В начале 1904-го года он поступает в Академию Генерального Штаба, но, когда началась Русско-Японская война, подает рапорт с просьбой откомандирования на фронт. В составе 34-го Сибирского Стрелкового полка Дроздовский был под Ляояном ранен в ногу. По окончании войны он возвращается в Академию, которую и заканчивает по 1-му разряду в 1908-м году. С войны он вернулся награжденный рядом боевых знаков отличия. Дальше его служба в Российской Императорской Армии: цензовое командование ротой в Л.-Гв. Волынском полку, служба в штабах округов — в Харбине и Варшаве. В начале Мировой Войны, в 1914-м году, в штабе Главнокомандующего Северо-Западным фронтом, после переведен в штаб 27-го Армейского корпуса, а в 1915-м году произведен в подполковники Генерального Штаба и назначен начальником штаба 64-й пехотной дивизии. В бою под Капулом, в сентябре 1916-го года тяжело ранен и в строй вернулся только в январе 1917-го года уже в чине полковника и с назначением начальником штаба 15-й пехотной дивизии. 6-го апреля 1917-го года он вступил в командование 60-м Замоцским полком, а в ноябре того же года назначен начальником 14-й пехотной дивизии. 11-го декабря, он сложил с себя ото звание и отправился в Яссы на формирование Добровольческого корпуса. За время Первой мировой войны, кроме других боевых наград, Дроздовский награжден Орденом св. Георгия 4-й степени и был представлен к награждению Орденом св. Георгия 3-й степени (представление штаба Румынского фронта за 125411), но он его не получил, так как наступил октябрь 1917-го года. В Добровольческой армии Дроздовский был начальником 3-й дивизии Под Ставрополем был ранен в ногу и, вследствие наступившего заражения крови, скончался в Ростове 1-го января 1919-го года. В ноябре, на основании статута Ордена св. Георгия, произведен в генерал-майоры.
Генерала Дроздовского не стало, но «мы стали дроздовцами навсегда (пишет в своей книге А. В. Туркул). Дроздовцев, как и всех наших боевых товарищей, создала наша боевая, наша солдатская вера в командиров и вождей Русского Освобождения. В Дроздовского мы верили не меньше, чем в Бога. Вера в него была таким же само собою разумеющимся чувством, как совесть, долг, или боевое братство. Раз Дроздовский сказал, так и надо, никак иначе быть не может. Приказ Дроздовского был для всех нас ни в чем не оспоримой, несомненной правдой. Командир был живым средоточием нашей веры в совершенную правду нашей борьбы за Россию. Правда нашего дела остается для нас всех и теперь такой же само собой понятной, само собой разумеющейся, как дыхание, как сама жизнь.
Шестьсот пятьдесят боев за три года Гражданской войны на юге России, больше пятнадцати тысяч Дроздовцев, павших за Русское освобождение, также, как бои и жертвы всех наших боевых товарищей, были осуществлением в подвиге и в крови нашей правды святой. Не будь в нас веры в правду нашего боевого дела, мы не могли бы теперь жить. Служба истинного солдата продолжается всегда и везде. Она бессрочна. Полнота веры в наше дело преображала каждого из нас. Она нас возвышала, очищала. Каждый как бы становился живым носителем общей правды. Все пополнения, приходившие к нам, захватывало таким вдохновением. Мы каждый день отдавали кровь и жизнь. Потому-то могли простить жестокую дисциплину, даже грубость командира, но никогда и никому не прощали шаткости в огне. Когда офицерская рота шла в атаку, командиру не надо было оборачиваться, смотреть, как идут. Никто не отстанет, не ляжет. Все идут вперед, и раз цепь вперед, командиры всегда впереди: там командир полка, там командир батальона, роты. Атаки стали нашей стихией. Всем хорошо известно, что такие стихийные атаки Дроздовцев, без выстрела, во весь рост, сметали противника в повальную панику.
Наши командиры несли страшный долг. Как Дроздовский, они были обрекающими на смерть и обреченными. Всегда, даже в мелочах жизни, они были живым примером, живым вдохновением, олицетворением долга, правды и чести. Потому-то и могли быть такие случаи: ко мне, когда я уже командовал полком, после боя пришел один ротный командир, превосходный офицер, георгиевский кавалер.
— Господин полковник, — сказал он. — Отрешите меня от роты.
— Но почему?
— Господин полковник, я лег в атаке. Подойти к роте больше не могу. Стыдно.
И я должен был его отрешить.
Когда шла в бой офицерская рота, тогда я чувствовал, как пытливо смотрят на тебя около двухсот пар глаз, я понимал тогда немой вопрос:
— А каков-то ты будешь в огне?
В огне падают все слова, мишура, декорация. В огне остается истинный человек, в мужественной силе его веры и правды. В огне остается последняя и вечная истина, какая только есть на свете, Христова истина о человеческом духе, попирающая самую смерть.
Таким истинным человеком был Дроздовский. Его жизнь была живым примером, сосредоточением нашего общего вдохновения, а в бою Дроздовский всегда был там, где, как говорится, просто нечем дышать. Как часто его просили уйти из огня. Роты, лежащие в цепи, кричали ему:
— Господин полковник, просим вас уйти назад...
Помню и я, как под Торговой, Дроздовский в жестоком огне пошел во весь рост по цели моей роты. По нему загоготали пулеметы красных. Люди почерневшие от земли, с лицами залитыми грязью и потом, подымали из цепи головы и молча провожали Дроздовского глазами. Потом стали кричать. Их крики в скрежете огня сливались в вой. Дроздовского просили уйти, но он шел, как будто не слышал. Понятно, что никто не думал о себе. Все думали о Дроздовском. Я подошел к нему и сказал, что рота просит его уйти из огня.
— Так, что же вы хотите?
Дроздовский обернул ко мне тонкое лицо. Он был бледен. По его впалой щеке струился пот. Стекла пенсне запотели. Он сбросил пенсне и потер их о френч. Он делал все медленно. Без пенсне его серые, запавшие глаза стали строгими и огромными.
— Что же вы хотите? — повторил он жестоко. — Чтобы я показал себя перед офицерской ротой трусом? Пускай все пулеметы бьют. Я отсюда не уйду.
До атаки еще оставалось время. Под огнем, я медленно пошел с ним вдоль цепи и, незаметно для него, мы дошли до железнодорожной насыпи, сели в пыльную траву. В эту минуту показался Жебрак. Атака на Торговую началась. Дроздовский встал снова. Его пенсне сверкнуло снопами лучей. И всегда я буду видеть Дроздовского именно так, во весь рост среди наших цепей, в жесткой, выжженой солнцем траве, над которой кипит, несется пулевая пыль.
Смерть Дроздовского? Нет, солдаты не умирают... Дроздовский жив в каждом его бойце.