Дроздовцы в Дмитриеве
Дальнейшее описание событий последует ниже, а теперь вернемся назад к боям, в которых принимали участие Дроздовские части. На их участках красные, как мы уже видели выше, вели наступление весьма крупными силами, и в результате город Севск был вновь в руках красных. Под напором красных Второй и Третий Дроздовские стрелковые полки и Самурцы медленно отходят.
В своей книге «Дроздовцы в огне» генерал Туркул пишет следующее:
«Мне с Первым полком было приказано отходить от Комаричей на Дмитриев. Во время марша прискакал ездовой полковой кухни. Он едва ушел из Дмитриева. Там красные.
Верстах в двух от города, на железнодорожном переезде, в сторожевой будке мерцает огонь. Мы вошли обогреться. Старик стрелочник, помнивший меня по первым дмитровским боям, сказал, что рано утром в городе был Второй Дроздовский полк и Самурцы, оттуда доносился гул боя, а кто там теперь — неизвестно.
От мороза звенела земля. Впервые никто не садился в седла. Шли пешие, чтобы согреться. На рассвете, 29-го октября, второй батальон подошел к городской окраине. Все было мертво и печально под сумеречным снегом».
В дневнике Н. Соловьёва, офицера Первой генерала Дроздовского батареи (батарея получила шефство приказом от 14-го октября 1919-го года за № 2544), действительно, записано, что 28-го октября Дроздовцы были в Дмитриеве.
«Мы жили в уездном городке Дмитриеве. 28-го октября 1919-го года капитан Данилевский вызывает командира батареи по телефону и сообщает, что наша конница внезапно отошла и что красные верстах в двух от Дмитриева. В 8 часов утра батарея на вокзале, где спешно начали грузить на повозки из вагонов снаряды, амуницию и другие хозяйственные вещи, так как на станции ни одного паровоза. Кругом полная тишина. Не слышно ни одного выстрела. Оставив с повозками поручика Рончевского, Моттэ и Курдюкова, собираемся, согласно полученного приказания, двигаться. Не успели отъехать, как прямо в лицо рявкает орудийная очередь. Проехав еще немного, находим на позиции нашу конно-горную батарею. Поравнявшись, справились: куда и по ком стреляют. На этот вопрос получили ответ, что большевики за бугром и стрельба ведется на прицеле 85.
— А конница где?
— Отошла. Стоит за нами и просит им сообщить, когда мы будем сниматься, — ответили нам наши друзья конно-горники.
Батарея двинулась дальше в тыл. На горизонте уже маячили цепи красных, по которым вела обстрел конно-горная, прикрывая наш отход.
Вдруг, неожиданно, выносится на всех парах мощный паровоз серии Э-х. Паровоз влетает на станцию Дмитриев и через весьма короткое время мы увидели его с влекомым им составом, в котором были и вагоны с батарейным имуществом. Поезд на полных парах проносился между оторопевшими и беспорядочно стреляющими красными.
Около Арбузова нас нагнали полковник Протасович, капитан Данилевский и поручик Рончевский. Батарее было приказано отходить дальше в тыл. Мы узнали, что они ушли из Дмитриева под сильным ружейным обстрелом.
Переночевав в Яцино, 29-го октября батарея двинулась в направлении на Льгов. В дороге встретили пулеметную команду 3-го Дроздовского полка и от пулеметчиков узнали о гибели 6-й Дроздовской батареи в селе Михайловском. Говорили, что погиб командир 1-го взвода, капитан Лапчинский».
Оставим в пути 1-ю батарею и вернемся к описанию боя в городе Дмитриеве.
«Город Дмитриев раскинут по холмам, между ними глубокий овраг. Над оврагом в то утро курился туман. Тишина. На окраине никого.
Головной батальон Первого полка наступает цепями, впереди седьмая и восьмая роты поручиков Усикова и Моисеева. Первые строения. Все пусто. Цепи тянутся вдоль заборов. Маячат - тенями в холодном тумане. Площадь. На ней темнеют походные кухни. У топок возятся кашевары. Обычная тыловая картина. Может быть наши, может быть нет. Но вот у кухни засуетились. Глухо застучал пулемет. На площади красные.
Город проснулся от боя. Красные нас прозевали, но отбиваются с упорством. Оба командира головных рот, поручики Моисеев и Усиков, убиты. К вокзалу, где ведет атаку четвертая рота, тронулся первый батальон полковника Петерса. Пушки красных стоят открыто на большаке к Севску, бьют картечью по нашим цепям. У меня захватило дыхание, когда я увидел, как цепи четвертой роты по мокрому снегу и грязи вышли на большак, прямо на пушки. Я видел, как смело картечью фельдфебеля роты, как капитан Иванов заскакал вперед цепи, размахивая сабелькой, как рота поднялась во весь рост, с глухим «ура» побежала под картечь. Пушки взяты. Конь под капитаном Ивановым изодран картечью. К вокзалу подошел весь полк...
Красные отдышались, подтянули резервы, и перешли в сильную контратаку, а наша артиллерия уже расстреливает последние снаряды. Единственная гаубица седьмой гаубичной батареи, выпустивши последнюю гранату, под напором красных спустилась в овраг, разделяющий город. Красные наседают. В овраге столпились обозы. У нас ни одного снаряда.
Обмерзший, дымящийся, разведчик подскакал ко мне с донесением: у вокзала на путях, брошена санитарная летучка с ранеными и вагоны, набитые снарядами и патронами, целый огнесклад.
Случай — слепая судьба боев, — спас нас. Рота второго батальона кинулась к вагонам, стала живой цепью, передавая из рук в руки снаряды. Мы вывезли из огня санитарную летучку. Раненые, голодные, измученные, с примерзшими бинтами, плакали и целовали руки наших стрелков.
Гаубица загремела снова. Гаубичный огонь великолепен и поразителен. Вихри разрывов, громадные столбы земли, доски, камни, выбитые куски стен, а главное, адский грохот. Наша артиллерия, накормленная снарядами, на рысях, под огнем, проскочила овраг, открыла пальбу. Цепи первого и третьего батальонов перешли в контратаку. Красные замялись, потом стали откатываться. Мы выбили их из Дмитриева. Уже в третий раз мы занимали город. На постой размещались по старым квартирам.
Отряхивая с шинели снег, я позвонил у дверей того дома, где уже не раз стоял штаб Первого полка. На улицах еще ходил горьковатый дым боя, смешанный с туманом. За городом стучал пулемет. Мне долго не отворяли. Наконец, позвенел ключ в замке, и я услышал знакомый и милый женский голос:
— Вот видишь, я говорила... Не может быть, чтобы Первый Дроздовский полк, если он в городе, прошел мимо, не освободил нас...
Мы связались справа со Вторым Дроздовским полком, но слева, с частями 5-го Кавалерийского корпуса, связи не налаживалось. На третий день прибыл поезд с командиром Добровольческого корпуса, генералом Кутеповым и начальником Дроздовской дивизии, генералом Витковским.
На четвертый день, от Севска, подтянувши свежие силы, красные снова перешли в наступление. Это были беспрерывные атаки на Первый полк, занимавший холмы вокруг города. Атаки разрозненные. Они кидались на нас день за днем, на правый, на левый фланг, в лоб. Мы всегда успевали подтянуть полковые резервы и отбиться. Красные, наконец, догадавшись, в чем слабость их ударов, поднялись с трех сторон одновременно, а их обходная колонна успела отрезать у нас в тылу железную дорогу.
Тяжелый бой. Весь день огонь, все жесточе. Позже мы узнали, что тогда на нас наступало четырнадцать красных полков. Подскакал ординарец. Железнодорожный мост в тылу занят красными. У меня в резерве офицерская рота, седьмой гаубичный взвод и две молодых, необстрелянных, роты из нового четвертого батальона. Я повел их на мост. Там кишат густые цепи красных, а за мостом дыбятся броневые башни узкого серого бронепоезда. Там наш «Дроздовец». Я приказал телефонистам включить провода в телеграф, ловить бронепоезд.
— Алло, алло, — услышал я в аппарат. — Здесь бронепоезд «Дроздовец». Кто говорит?
— Полковник Туркул. Командира бронепоезда к телефону.
— Я у телефона, господин полковник.
— Немедленно пускайте поезд на мост.
— Разрешите доложить: мост занят, красные возятся у рельс. Путь, наверное, разобран.
— Нет, еще не разобран. Красные только что вышли на полотно. Ход вперед.....
— Господин полковник…
— Полный ход вперед!
— Слушаю, господин полковник.
Как из потустороннего мира доносится спокойный голос капитана Рипке. Он такой же холодный храбрец, каким был Туцевич. Невысокий, неслышный в походе и движении, с очень маленькими руками, светлые волосы острижены бобриком, светлое пенсне, всегда сдержанный, не выбранится, не прикрикнет, а все замирает при виде его, а команда, действительно, предана до смерти своему маленькому капитану.
Железнодорожный мост загремел: «Дроздовец» полным ходом врезался в толпу большевиков, давя, разбрасывая с рельс, расстреливая в упор пулеметами. Гаубичная открыла по большевикам ураганный огонь. Мои молодые роты поднялись в атаку. Все с моста сметено.
«Дроздовец», грохоча, выкидывая черный дым, вкатил в вокзал. Низ серой брони в косых вихрях крови. На бронебойной площадке, в английской шинели, стоит капитан Рипке. Он узнал меня на перроне. Поезд стал замедлять ход.
— Вперед, без остановки! — крикнул я, махнув рукою.
— Вперед!
Капитан Рипке отдал честь, и бронепоезд прогремел мимо.
От большака на Севск, под давлением красных, тогда отходила наша третья рота. Гаубицы, ставшие у вокзала, беглым огнем обстреливали красных. Воздухом при выстрелах на вокзале вышибало со звоном целые оконницы. Третья рота отходит все торопливее. Бронепоезд, Петерс, я с резервами тронулись к ним на выручку. Внезапно там что-то случилось. Третья рота затопталась на месте. До нас донесло взрывы «ура». Солдаты третьей роты вдруг круто повернули обратно, бегут в контратаку.
Я приказал пойти в атаку конному дивизиону и архангелогородцам. Конная атака окончательно сбила красных. Порывисто дыша, горячо переговариваясь, как всегда в первые мгновения после боя, третья рота уже строилась у вокзала. Шел редкий снег.
— В чем дело? — подскакал я к командиру роты. — Почему вы, не дождавшись резервов, вдруг повернули в контратаку?
Мимо нас пронесли раненого капитана Извольского, черноволосого, бледного, закутанного шинелью, побелевшей от снега. Извольский молча улыбался.
— А вот и виновник, — весело сказал командир роты.
Третья рота была солдатской. Ребята крепко любили старшего офицера роты, штабс-капитана Извольского. Прикрывая отступление, Извольский был ранен в ногу. Под сильным огнем солдаты подняли его, понесли, но были переранены. Рота отходила быстро. Один из солдат, бывший красноармеец, задетый в ногу, опираясь на винтовку, доскакал до отступающей цепи.
— Братцы, — крикнул он. — Стой, назад! Капитан Извольский ранен, остановитесь, братцы!
Тогда по всей роте поднялся крик:
— Стой, капитан Извольский оставлен, назад, назад...
И все без команды, без резервов, под сильным огнем, всей ротой круто повернули назад, и пошли во весь рост в контратаку выручать своего черноволосого капитана. Дрозды вынесли его из огня.
До ночи мы передохнули, но ночью красные стали наступать от Севска. Полк начал стягиваться к вокзалу. Мы получили приказ отходить из города. Дмитриев оставлен.
Мы взорвали за собою мосты. К рассвету на 1-е ноября наш головной батальон втянулся в глухое сельцо Рогозное. С другой стороны туда же втянулись красные. И мы, и они, шли колоннами. В голове у нас взвод седьмой гаубичной батареи, а у них полевая батарея. Обе колонны вошли в узкую деревенскую улицу. Командир гаубичного взвода, полковник Камлач, успел раньше красных сняться с передков. Первым же выстрелом он угодил в красную батарею. Батальон кинулся в атаку. Нам досталась батарея, пулеметы, сотни три пленных. У нас один раненый.