Галлиполи
Приказ № 3 говорил о том, что 1-я Армия сводится в 1-й армейский корпус под командованием генерала от инфантерии Кутепова. В состав корпуса должны войти: 1-я пехотная дивизия, 1-я кавалерийская дивизия и технический полк. Начальником 1-й пехотной дивизии был назначен генерал-лейтенант Витковский. По Мраморному морю шли «Саратов» и «Херсон» к Дарданеллам, где, теперь это уже было ясно, ждал Армию ее тернистый путь. Когда 22 ноября 1920 года, миновав водный простор Мраморного моря, в маленькую бухту полуразрушенного городка Галлиполи, расположенного на северо-востоке Галлиполийского полуострова, прибыли первые два парохода с частями 1-го армейского корпуса, с ними прибыл и генерал Кутепов. Французский комендант города заявил, что все части корпуса не могут поместиться в городе и должны расположиться в лагере, для которого отведена долина в 6 километрах от города. Генералу Кутепову подали лошадь и дали проводника для осмотра будущего лагеря в долине «роз и смерти», названной так потому, что в протекающей там реченке водились маленькие ядовитые змеи и вдобавок к ним небольшие породы удавов. В долине было две небольших турецких фермы и кое-где росли деревья, а вдали возвышались горы полуострова. При виде этого у генерала Кутепова невольно вырвалось: «И это все?!» Но, как ни печальна была картина, лагерь нужно было устраивать. На второй день французы выдали палатки и немного необходимых инструментов.
Генерал Деникин в своих воспоминаниях дал такую оценку Галлиполи: «На тернистом пути Добровольческой Армии было три этапа: Орел — ее слава; Новороссийск — ее несчастье и Галлиполи — ее испытание. На всех этих этапах развевалось трехцветное Знамя. Оно двигало на подвиг, оправдывало жертвы и будило надежды. Этот символ Родины неотделим от Армии. В нем ее смысл, духовная сила и будущее».
Корниловская Ударная дивизия была сведена в полк, которому в лагере было отведено место на правом фланге дивизии. Само место представляло из себя равнину, имеющую по бокам большие холмы, впереди протекал ручей и где-то далеко в горах были видны деревья и кустарники. Несмотря на то, что все грузы пришлось до постройки узкоколейки носить на себе, все же лагерь был построен довольно скоро, но оборудование его немного затянулось. Набиты были палатки до отказа. Особенно тяжело было семейным, часть которых вырыла для себя простые землянки. Первое время особенно тяжело было переносить полуголодный паек, и от этого
сильно пострадали черепахи, которые шли на пищу (смотри «Лагерь Корниловского Ударного полка»).
Помимо всех этих недочетов, нас давили горечь военного поражения и измена наших союзников, забывших, какую жертву мы принесли для их победы на фронте первой великой войны 1914-18 гг., и теперь не только забывших про нас, но и отобравших от нас весь наш флот и все наши запасы за нищенский кусок хлеба, да и во время гражданской войны не мало потрудившихся на пользу Ленина и Пилсудского. Все это давило на мораль, которую нужно было поддержать для своего престижа. Это большое и основное дело было неразрывно связано с именем командира нашего корпуса генерала от инфантерии Александра Павловича Кутепова, который был хорошим военным психологом, и потому принятые им меры придали его корпусу вид, достойный его прошлого. Он высоко ставил офицерский мундир и в приказах говорил: «Офицер во всех случаях жизни должен быть офицером. Никакой труд не может быть унизительными если работает русский офицер». Главный его успех заключается в том, что он сумел свою любовь к Родине и свою веру в конечный успех дела перелить в павшую духом Армию. Он говорил: «Наш долг перед Родиной обязывает нас быть сплоченными, дисциплинированными и обученными». И все это для того, чтобы донести наши Знамена в РОССИЮ. Это же руководило генералом Кутеповым и во всех его сношениях с французами. Когда на запросы французского командования генерал Кутепов давал уклончивые ответы, а на категорические требования отвечал не менее категорическими отказами, — все понимали, что он, действуя так, защищает достоинство Русской Армии, а вместе с ней и РОССИИ. Именно так он характеризуется и Главнокомандующим в его приказе по случаю годовщины пребывания корпуса в Галлиполи: «Величием духа, всесокрушающей силой, непоколебимой верой в правоту нашего дела и безграничной любовью к Родине и Армии, он неизменно, в самые трудные дни нашей борьбы вселял в свои части тот дух, который дал им силы на Родине и на чужбине отстоять честь родных Знамен. История в будущем оценит генерала Кутепова, я же высказываю ему мою безграничную благодарность за неизменную помощь и дружную поддержку, без которой выпавший на мою долю крест был бы непосилен». Характерно и то, что в то время как часть русской заграничной общественности обливала имя генерала Кутепова потоками грязи, все русские общественные деятели, побывавшие в Галлиполи и видевшие, что было им там сделано, и те отношения, которые создались между командиром и его корпусом, прониклись к нему глубоким уважением.
Наш Корниловский Ударный полк остался в составе 1-го армейского корпуса, а потому в дальнейшем все относящееся к корпусу будет касаться и его и для экономии места детали нашей полковой жизни я сокращу до минимума.
Командиром полка был назначен генерал Скоблин, к тому времени немного поправившийся от ранения, полученного под Рогачиком. Командиром 1-го батальона — полковник Гордеенко, задержавшийся в Константинополе по ранению на Юшуньских позициях. Командиром 2-го батальона — полковник Левитов, М. Н. не пожелавший остаться в Константинополе по ранению пулей в пах, оставшейся в позвоночнике и удаленной только через 8 лет в Болгарии. Его помощником был назначен полковник Иванов, К. В., бывший командир офицерского батальона 2-го полка. 3-им батальоном — полковник Щеглов, Б. П., тоже немного подлечившийся от ранения на Юшуньских позициях. Начальником хозяйственной части стал полковник Гавриленко, А. А., адъютантом полка — капитан Копецкий и командиром конного эскадрона — ротмистр Копецкий.
Восстановление нормальной жизни в полках 1-го корпуса вызвало оставление его рядов некоторыми его чинами. Причины ухода были весьма разнообразны: потеря веры в продолжение борьбы, желание устроиться в новоявленных республиках, появившихся после революции, на работу в Америку, а небольшая часть, поддавшись .пропаганде французов, вернулась в СССР. Приказ по корпусу не противился этому и только дал определенный срок, после которого уходящие считались преступниками. Всего в Галлиполи прибыло 26.590 человек, и за все время через беженский лагерь прошло 4.650, из них офицеров 1.244 и солдат 2.406, то есть ушло менее одной седьмой части корпуса. Нельзя сказать, чтобы это прошло безболезненно: часто с уходящими старыми соратниками прощались с искренним сожалением от того, что в дальнейшем их дороги расходятся, а с солдатами, особенно из последнего пополнения пленными, расставались дружески, с благодарностью им за то что они помогли нам в последних боях с честью их закончить. С этим отходом своя часть, свой полк снова стали дорогими, снова тщательно поддерживалась своя форма и свои праздники и впоследствии занятия велись нормально, а от парадов были даже в восторге. Характерно, что количество ушедших в беженцы в Корниловском, Марковском и Дроздовском полках, составленных из дивизий тех же наименований, было меньшим, чем в Алексеевском, в который были влиты остатки Алексеевского и Самурского полков и частей 13-й и 34-й пехотных дивизий.
Со стороны французов принимались все меры для распыления корпуса, не останавливаясь не только перед угрозой лишения пайка, но и перед применением военной силы, сопроводив последнюю маневрами военных судов, стоявших в бухте. В этой борьбе корпус выдержал экзамен на политическую зрелость. Участь его была решена. Он окончательно осознал себя Армией, Русской Государственной Армией, носителем идеи русской государственности. Осталась люди, крепкие духом и верные идее борьбы за счастье и возрождение Великой и Неделимой РОССИИ. С этим окончательно прекратились все разговоры о беженцах.
ПИТАНИЕ
В Константинополе оно было отчаянным. Все вывезенные нами запасы из Крыма были отобраны «союзными комиссиями». Если и оказывалась помощь, то только из источников благотворительных, так, например, один киловый хлеб выдавался на 16 человек или две галеты на два дня. В Галлиполи все питание французы взяли в свои руки. В залог за это были взяты все вышеуказанные наши запасы продовольствия и наши корабли, среди которых была и плавучая ремонтная база нашего Черноморского флота большой ценности. Общая же стоимость питания 1-го армейского корпуса за десять месяцев обошлась французам в семнадцать миллионов франков, что за вычетом отобранного у нас является полностью оплаченной нами. Избегая всех резкостей со стороны наших бывших союзников в желании распылить нас угрозой сокращения пайка, таковой всеми исследователями этого вопроса признан неудовлетворительным даже для таких «изгоев», в каких нас тогда превратили. Для улучшения питания и с нашей стороны были приняты меры. Так Корниловский Ударный полк арендовал клочок земли и ему удалось собрать с него какой-то урожай. В Дарданельском проливе была организована рыбная ловля, которая, благодаря строгим мерам французов смогла своими уловами только оплатить купленные снасти. Вопрос с обмундированием обстоял тоже весьма остро, так как отступление в морозы и эвакуация превратили все в тряпки. Французы из захваченного в Константинополе все же выдали часть для 1-го армейского корпуса, что дало нам возможность прикрыть свою наготу. Подробный расчет всего приведен в книге «Русские в Галлиполи», изданной в 1923 году. Помимо этого, помощь шла из благотворительных учреждений Бельгии, Греции и особенно из Америки. В наших записях того времени отмечено, что французы встретили прибытие майора Дэвидсона в Галлиполи недружелюбно, но все же отвели для склада привезенного помещение. С начала деятельности майора Дэвидсона до 1 августа всех грузов прибыло около 1.500 тонн (9 3.000 пудов).
Эта помощь, существенная и широкая, нашла себе достойную оценку в прощальных словах командира корпуса в приказе от 3 октября 1921 года: ближайшие дни уезжает из Галлиполи представитель американского Красного Креста майор Дэвидсон. Он прибыл в Галлиполи в самое трудное для нас время, когда наши больные, наши женщины и дети не имели ни крова, ни одежды, ни достаточного питания, ни медикаментов. Щедрая помощь продолжалась во все время пребывания майора Дэвидсона в Галлиполи. Друзья познаются в несчастье, и мы знаем, что от нас уезжает наш добрый друг, о котором мы всегда будем вспоминать с чувством глубокой признательности.
Широта и размах американской помощи были основной чертой деятельности майора Дэвидсона.
Питательные пункты, устроенные иностранными и русскими благотворительными учреждениями характерно отразились особенно на детях: они как будто возмужали и стали проявлять зрелое понимание идеи Родины, что мы можем видеть в приводимом здесь стихотворении ученицы 3-го класса гимназии «Терек»:
НА РОДИНУ
ЛАГЕРНАЯ ЖИЗНЬ
Хотя и на пустой желудок, но с появлением построенной нашими инженерами узкоколейки приведение лагерной жизни в порядок пошло ускоренным темпом. Было подобрано и использовано нами все брошенное после войны турками и союзниками. Несмотря на невыносимую тесноту в палатках, было приказано построить сплошные кровати, чтобы не спать на земле. Кустарники и леса в горах сильно пострадали от этого. Несмотря на все эти препятствия, жизнь нашего полка, как и всего корпуса, приняла вид опрятного лагеря. Перед передней линейкой полка была построена «знаменная будка», где помещались; наше Черно-Красное Знамя, врученное полку в первую великую войну, в 1917 году, самим Генералом Корниловым; Георгиевское Знамя бывшего Георгиевского батальона при Ставке Верховного Главнокомандующего в великую войну; Знамя 75-го пехотного Севастопольского полка, Знамя 133-го пехотного Симферопольского полка; Николаевское Знамя 1-го Корниловского Ударного полка; Николаевское Знамя 2-го Корниловского Ударного полка; Николаевское Знамя 3-го Корниловского Ударного полка и флаг Корниловской Ударной дивизии (см, фотографию).
Все это в основном было исполнением приказов генерала Врангеля и генерала Кутепова.
Приказ генерала Кутепова при высадке
«Для поддержания на должной высоте доброго имени и славы русского офицера и солдата, что особенно необходимо на чужой земле, приказываю начальникам всех степеней строго следить за выполнением всех требований дисциплины. Вверенный мне корпус должен быть образцовым в войсках Русской Армии и пользоваться тем же уважением иностранцев, каким пользовалась Русская Армия».
Приказ генерала Врангеля от 1 декабря 1920 г.
«По устройстве войск на новых местах главной заботой начальников всех степеней должно быть создание прочного внутреннего порядка во вверенных им частях. Дисциплина в Армии и на Флоте должна быть поставлена на ту высоту, какая требуется воинскими уставами, и залогом поддержания ее должно быть быстрое и правильное отправление правосудия».
Указанная генералом Врангелем цель: «Русская Армия должна продолжать борьбу за освобождение РОССИИ» являлась как бы завершением всех мер воспитания корпуса в Галлиполи.
Для проведения всего намеченного в жизнь, в Галлиполи было: 6 военных училищ и 14 офицерских школ. Добавочно к этому было создано несколько общеобразовательных курсов, чтобы дать молодым возможность пополнить свое специальное военное и общее образование и приобрести другие знания. Для детей была образована гимназия имени генерала Врангеля, в которой учились 159 мальчиков и 49 девочек. В полках продолжали функционировать Суды Чести, для солдат в Корниловском Ударном полку была создана учебная команда начальником которой был назначен полковник Будилович.
Отношение Армии к Главнокомандующему
Разрешение этого вопроса зависело от признания страны, давшей нашему флоту право пользоваться ее флагом. Таковой была Франция. Из вышеизложенного мы видели, что все ее усилия сводились к скорейшему распылению нашей Армии мерами, далекими от взаимных дружеских отношений, существовавших до прихода у нас к власти большевиков Ленина. Генерал Врангель все свои усилия направлял к признанию нас Армией. Для этого он должен был доказать преданность ему Русской Армии. С этой целью был намечен приезд генерала Врангеля, который и прибыл в Галлиполи 18 декабря на броненосном крейсере «Прованс» вместе с французским адмиралом де Бон. Почетный караул, выставленный на пристани в Галлиполи из чернокожих, подтверждал как будто слухи о признании нас Армией, и это создало в нас чувство исключительного напряжения. В таком состоянии напряженности и произошла первая встреча Главнокомандующего со своими войсками. Генерал Врангель, которого все привыкли видеть в серой черкеске, был в Корниловской форме и казался переутомленным. Чувствовалось, что эта встреча волновала и его, привыкшего в самые тяжелые минуты сохранять спокойствие. Войска к этому времени уже приобрели строевой вид, хотя и пестрели в сборных одеждах. В ответах Главнокомандующему чувствовалось, что прежняя связь не только не утеряна, но укрепилась еще сильнее. При такой напряженности генерал Врангель обращается к войскам: «Вы исполнили свой долг до конца, — сказал он, — и не ваша вина, что мы уступили превосходящему силой врагу. Виноват в этом мир, который нас не поддержал. Вам — мой низкий поклон! Я не хотел ехать к вам до тех пор, пока не выяснится наше положение и три дня тому назад я получил сообщение, что до тех пор пока мы снова сможем вступить в борьбу, мы, как Армия, сохраняем свой состав и организацию. Дайте же мне, вашему ходатаю перед иностранными державами и такому же изгнаннику, как и вы, право говорить от вашего имени. Сплотитесь, чтобы я знал, что все это — выражение вашей воли…» Эта речь, произнесенная в присутствии адмирала де Бон, произвела колоссальное впечатление. Всем стало ясно, что только благодаря исключительной преданности Армии и напряжению всей воли Главнокомандующего, Армия оказалась признанной с сохранением своего лица.
Войска восторженно провожали своего Главнокомандующего. Однако и здесь судьба оказалась жестока к Русской Армии: смена кабинета Лейга и вступление Бриана на пост премьер-министра Франции ознаменовались прямым поворотом прежней политики. Армия стала рассматриваться как сборище простых беженцев. Открыто подчеркивалось, что политическое значение «крымской авантюры» кончилось и на очереди стоит вопрос о материальном устройстве этих людей, «сидящих на французским пайке».
Несправедливость этого политического и экономического заключения нашего бывшего союзника настолько очевидна в сравнении с действительностью того времени, что и спустя 50 лет звучит незаслуженной ненавистью со стороны представителя Франции, забывшего нашу жертву в победе над нашим общим врагом.
Все эти перемены быстро передавались в Армии, Между Главнокомандующим, с одной стороны, и генералом Шарпи и верховным комиссаром Франции Пелле, с другой, началась резкая переписка, в которой генерал Врангель проявил исключительное достоинство и мужество. В сознании солдат он стал уже не только ходатаем и представителем, он становился уже заложником во вражеском стане, заложником, который не сгибался и гордо отражал все удары во имя сохранения Чести и достоинства Армии. И это новое настроение было проявлено во второй приезд Главнокомандующего, 15 февраля, и вылилось в настоящий триумф. Создавшееся положение не вызвало ни разочарования, ни охлаждения. Был холодный день, все небо было покрыто тучами, каждую минуту мог пойти дождь. И в тот самый момент, когда Главнокомандующий сошел с автомобиля, тучи разорвались и яркое солнце осветило всю равнину. Это совпадение еще более усилило и обострило общее чувство. Многие солдаты и офицеры не могли сдержать своего нервного напряжения, многие плакали. Это был настоящий
ТРИУМФ.
Речь Главнокомандующего не открыла новых горизонтов. Резко охарактеризовав собравшихся в Париже «учредиловцев», указав на друзей, «которые уверяли нас в своей любви во время наших побед, а теперь отвернулись от нас», сказав об объединении парламентских деятелей, поддерживающих его, генерал Врангель перешел к самой главной части своей речи: что же ожидает Армию?
«Как это солнце прорвалось сквозь темные тучи, — почти кричал он, — так осветит оно и нашу РОССИЮ... Не пройдет и трех месяцев, как те, которые нами пренебрегают, попросят сами помочь им... И я поведу вас вперед, в РОССИЮ... Держитесь!..»
После отъезда генерала Врангеля атаки против Армии усилились, и период борьбы нотами сменился борьбой действиями. Были предприняты все меры для распыления и разложения Армии, вплоть до провокационных воззваний о неповиновении начальникам. Эти действия сопровождались уменьшением пайка, почти ежедневными уколами по самолюбию и завершились требованием, предъявленным Главнокомандующему сложить свои полномочия. Французы нашли, что наибольшим препятствием к достижению их целей является сама личность Главнокомандующего. Генерал Врангель ответил категорическим отказом и заявил, что только физическое лишение свободы оторвет его от Армии. Арестовать его французы не посмели.
В декабре прибыл в Галлиполи новый французский комендант, подполковник Томассен, с новыми инструкциями от командира французского оккупационного корпуса. Комендант пригласил к себе в управление генерала Витковского, временно заменявшего генерала Кутепова, серьезно заболевшего, и предъявил ему требования: «Русская Армия больше не является Армией, а лишь беженцами; генерал Врангель — простой беженец; в Галлиполи никакого корпуса нет, и поэтому он приказывает сдать ему все имеющееся оружие». На это генерал Витковский ему ответил: «Русская Армия и после эвакуации осталась Армией, генерал Врангель был и есть наш Главнокомандующий, в Галлиполи расположены не беженцы, а войска, а на него генерал Витковский смотрит как на офицера союзной Армии и коменданта соседнего гарнизона». Подполковник Томассен заявил тогда, что он примет суровые меры, и пригрозил генералу Витковскому арестом. На это генерал Витковский ответил, что русские войска поступят так, как он им прикажет, и ушел. По возвращении в штаб генерал Витковский приказал принять меры на случай тревоги. Казармы французского гарнизона (сенегальцы) оплелись проволокой.
Так продолжалось до праздника Рождества Христова, когда во время богослужения в церковь пришел подполковник Томассен с чинами своего штаба и после окончания службы поздравил генерала Витковского с праздником. Французы признали силу и решимость нашу и ничего не предприняли. Но, несмотря на это примирение, началось сокращение пайка и жалобы французов на то, что довольствие наше обходится им в 40 миллионов франков в месяц. А насколько это правильно, читатель может судить по подсчету, приведенному в статье «Снабжение корпуса».
В то же время, наружно, местное французское командование сохраняло корректное отношение к русским властям.
Учитывая все вышеописанное, генерал Врангель искал выхода из создавшегося положения, и таким выходом оказался переезд Армии в славянские страны.
Церковный вопрос
В Галлиполи церковь явилась желанием русского воинства сохранить свой нравственный образ и тем выразить сбой протест против насилия. Первая служба была совершена нашим духовенством в греческом храме, предоставленном местным митрополитом. В записях того времени отмечено, что пел лучший в корпусе хор Корниловского Ударного полка, регентом которого был капитан Игнатьев, Симеон Димитриевич. Греческий митрополит не только предоставил свой храм для богослужений, но и сам призывал своих прихожан оказывать нам помощь. Одинаково дружелюбно относилось к нам и местное армянское духовенство. Затем стали строиться и полковые церкви и в лагерях. Из готового материала для них были только бараки, а все остальное делалось самым примитивным способом из консервных банок, Богослужебные книги и иконы писались и рисовались на местах. Так, икона Божией Матери в церкви Корниловского Ударного полка написана сестрой милосердия Левитовой.
Подчеркивается, что в деле устройства храмов необыкновенно ярко проявилась вся религиозность русского человека. В самом городе в большие праздники войска принимали участие в крестном ходе «выноса плащаницы» и других, что усиливало торжественность. Так, в Пасхальную ночь вокруг греческого храма собралось греков, армян и русских войск около 20 тысяч человек. Вообще, объединение православных церквей благотворно отразилось на жизни русских в Галлиполи.
Кладбища
Первых двух скончавшихся ударников мы похоронили около правого фланга нашего лагеря. После похорон 27 чинов других частей на гречес-
ком и армянском кладбищах был куплен свой участок для корпуса, около города. Участок был приведен в порядок и было приступлено к постройке памятника по проекту подпоручика Н. Н. Акатьева. По этому случаю последовал приказ по 1-му армейскому корпусу за № 234, от 20 апреля 1921 года. § 1-й которого гласил:
«Русские воины, офицеры и солдаты! Скоро исполняется полгода нашего пребывания в Галлиполи. За это время многие наши братья, не выдержав тяжелых условий эвакуации и жизни на чужбине, нашли здесь временную кончину. Для достойного увековечения их памяти воздвигнем памятник на нашем кладбище... Воскресим обычай седой старины, когда каждый из оставшихся в живых воинов приносил в своем шлеме земли на братскую могилу, где вырастал величественный курган. Пусть каждый из нас внесет свой посильный труд в это дорогое нам и святое дело и принесет к месту постройки хоть один камень. И пусть курган, созданный нами у берегов Дарданелл, на долгие годы сохраняет перед лицом всего мира память о русских героях...»
16 июля 1921 года состоялось открытие и освящение памятника с большим торжеством в жизни корпуса. Выдалось яркое солнечное утро, почти весь корпус собрался у кладбища. Со Знаменами и оркестрами окружили его части войск, участвующие в параде. В ограде — духовенство, почетные гости: местные французские и греческие власти, представители населения, дамы и дети. Во время богослужения протоиерей Миляновский произнес прочувственную речь, сказав: «Путник, кто бы ты ни был, свой или чужой, единоверец или иноверец, благоговейно остановись на этом месте: оно свято, ибо здесь лежат русские воины, любившие Родину и до конца стоявшие за Честь ее...» За этим он просил власть имущих сделать так, чтобы этот клочок земли был русским и чтобы здесь всегда реял бы русский флаг. Перед окроплением святой водой с памятника был снят покров, трубачи заиграли «Коль славен», и тяжелая громада, вместившая в себе все двадцать тысяч принесенных камней, поднялась над кладбищем, сверкая белизной мраморного фронтона с надписью на русском, французском, турецком и греческом языках: «Упокой, Господи, души усопших! 1-й корпус Русской Армии своим братьям-воинам, за Честь Родины нашедшим вечный покой на чужбине в 1920 и 1921 и в 1854-1855 гг., и памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену». Затем акт об этом был передан мэру города с просьбой принять памятник на свое попечение. Присутствовавший среди гостей французский комендант сказал: «Я горд, что мне удалось сегодня отдать воинскую честь доблестным павшим солдатам дружественной Армии». Мусульманский муфтий сказал: «Для магометан всякая гробница священна, но гробница воина, сражавшегося за свое Отечество, особо священна, какой бы веры ни был этот воин». После возложения венков войска прошли церемониальным маршем перед теми, кто уже не увидит Родины.
Всего на этом кладбище погребено 255 человек. Над умершими до этого в лагере пехотной и кавалерийской дивизий были поставлены свои памятники, фотографии которых здесь и приводятся.
Впоследствии на большом кладбище происходили торжественные возложения венков, присланных от Королевы Эллинов, от Великой Княгини Елены Владимировны, от Главнокомандующего, от В. З. С. и Б. С. Г. и т. д.
Список чинов Корниловского Ударного полка, похороненных на большом кладбище: могила № 10 — поручик Акрашев, Иван Ефимович, № 30 — поручик Булава, № 21 — вольноопределяющийся Богутский, Михаил Трофимович, № 76 — подпоручик Денисов, Константин Яковлевич, № 105 — подпоручик Иванов, Иван Федорович, № 108 — Ивашкевич, Никанор Михайлович. Омской губернии, № 113 — Калашникова, Варвара Васильевна, жена капитана Калашникова, № 127 — ударник Клементьев, Василий
Васильевич, № 148 — младший унтер-офицер Кузьминов, Михаил, № 130 — поручик Мельник, Иван Агапьевич, № 225 — ударник Петренко, Павел Иванович, № 245 — поручик Рицк, Владимир Михайлович, № 252 — ударник Русин, Николай Матвеевич, Тобольской губернии, № 273 — корнет Соболев, Валентин Федорович, № 276 — капитан Стебельский, Борис Владимирович, № 278 — капитан Стрепков, Всеволод, № 330 — поручик Скляревский, Иван Андреевич. Всего — 17 человек.
Общественная жизнь
При корпусе были созданы профессиональные кружки, в которых к концу пребывания в Галлиполи было 2.000 человек: Общество офицеров Генерального штаба — 50, союз инженеров — 33, союз участников 1-го Кубанского Генерала Корнилова похода — 253, союз Кавалеров Ордена Св. Георгия Победоносца — 385.
Тогда же возникло и Общество Галлиполийцев. Его задача: поддержать в дальнейшем единение тех, кто был тогда в Галлиполи. 27 сентября 1921 года состоялось первое собрание, положившее начало Общества. На съезде был выбран Совет Общества, почетным председателем Общества был избран генерал Врангель, почетным председателем Совета Общества — генерал Кутепов.
Художественная деятельность
Она проявилась в украшении церквей иконами, собраний портретами генералов Корнилова, Алексеева, Деникина, Врангеля и других. Передние линейки в полках украсились стойками для Знамен, перед которыми были изящно выложены из камней эмблемы полков.
Из литературного творчества особо популярной была «Устная газета», заменявшая информацию. К августу были даже журналы: «Огни», Корниловского Ударного полка, «Шакал», Марковского, «Луч», Теле-Радио отдела, «Сергиевец», Сергиевского артиллерийского училища, «Веселые бомбы», Дроздовского артиллерийского дивизиона, «Константиновец», «Изгой», Марковского артиллерийского дивизиона и другие,
Театры
Их было два: корпусный, в городе, и другой, в лагере. Помимо этого, были меньших размеров и полковые театры, которые были даже более популярными, так как в них играли СВОИ. В нашем полку гвоздем были: прекрасный хор капитана Игнатьева, артистка Плевицкая и оркестр. Так, в сохранившейся печати отмечается: «Лучшими из хоров были Корниловский и Алексеевский». Первым русским концертом в Галлиполи был концерт хора Корниловского Ударного полка, устроенный им на третий день по прибытии в Галлиполи, в армянской церкви. Сначала было исполнено «Отче наш» (музыка Чайковского) на греческом языке. Потом хор стал петь в греческой церкви на их языке. Прекрасное исполнение произведений русских церковных композиторов в переводе песнопений на родной их язык привлекло много греков исключительно для того, чтобы послушать пение. Хор давал концерты в греческой церкви, армянской школе и в греческом клубе. Концерты всякий раз проходили с большим успехом, привлекая местное население, главным образом греков. С таким же успехом играл и духовой оркестр Корниловского Ударного полка под управлением капельмейстера Вейнера.
Лилась по Галлиполи и русская песня. Наибольшее развитие получили русские патриотические песни. Так, Корниловцы после молитвы вечером пели свой гимн-марш:
Написан капитаном Кривошеевым в 1918 в году.
Очень популярен у Корниловцев и «Призыв» того же автора, который они поют в походах. Мотив очень ритмичен и тоже скомпанован в полку.
Призыв
Студенческая песнь
***
СПОРТ
Выкованный годами непрерывной борьбы дух Армии не мог примириться с вынужденным бездельем и настоятельно искал выхода из создавшегося положения и находил его в спорте.
Обучающими спорту были офицеры-инструктора, окончившие в Петербурге Главную гимнастическо-фехтовальную школу. Особо популярными были выступления футбольных команд, города и лагеря. Всего в корпусе было 23 футбольные команды. Были моменты, когда весь корпус был увлечен игрой в футбол. 30 марта состоялся розыгрыш кубка 1-го корпуса, первенство которого долго оспаривалось, и в конце мая его выиграла команда Корниловского Ударного полка под командой поручика Рыбалко. Но затем «общая сборная» команда победила Корниловцев.
Отношение жителей
На первом месте по симпатиям к нам были наши единоверцы-греки. Местный митрополит и вообще греческое население сделали для нас много хорошего. Ими были предоставлены нам церкви, помещения для лазаретов и частные квартиры.
Турки, несмотря на их положение побежденных, тоже встретили нас по-братски, и это было не только со стороны живших в городе, но и в окрестностях. В дни приезда генерала Врангеля в Галлиполи они встретили его поднесением «дастархана», что делается у них только в отношении особо видных гостей.
Армяне были более сдержанны, но все же предоставляли церковь для служб, с нашим духовенством ими была установлена связь и в торжественных случаях они приглашали наше представительство.
С евреями у нас никаких отношений не было. Редко наши снимали у них квартиры. Это спокойный народ, и они жили своей, замкнутой жизнью. За все время нашего пребывания в Галлиполи у них с русскими столкновений не было.
Одним из официальных подтверждений всего вышеизложенного является следующее письмо, присланное местным греческим префектом Главнокомандующему:
«Позвольте мне от лица населения, возглавляемого мной здесь, выразить вам те чувства, которые переполняют наши сердца и которым только границы возможного не позволяют вылиться в более реальные формы. Если изумленный грандиозной борьбой и сверхчеловеческой духовной силой, которую ваша Армия проявляла до сих пор, весь цивилизованный мир обратил свои взоры на ее доблестного вождя, то, несомненно, имевшие счастье видеть вас вблизи, все видевшие последние испытания вашей Армии, твердо убедились, что нет ничего невозможного для тех, кто, достигнув последних границ терпения, сумел напрячь всю силу воли для борьбы с невзгодами и для возрождения к новой жизни и к новым победам. Именно такое мнение имеет о вашей Армии здешнее население. Отличительные черты этой Армии — храбрость, великодушие, самоотверженность и другие благородные проявления человеческой души, и здешнее население гордится возможностью дать приют этой Армии и счастливо высказать чувства старой благодарности, которые оно питает к народу, представляемому вашей Армией».
От высоты проявления духа в Галлиполи перехожу к описанию условий, в которых протекала жизнь живущих в лагере. Отдельные эпизоды в жизни Корниловцев послужат дополнением к общей трагедии, пережитой нами.
Лагерь полка, как указано выше, был на правом фланге дивизии, лицом к ручью, пересекавшему долину «роз и смерти». Что касается роз, то мы их почти не видели, но всякой смертоносной гадины там было не мало, и о ней-то я и хочу сказать пару слов.
Мне, как командиру батальона, хотя и полагалась большая палатка, но из-за ребенка мне пришлось от нее отказаться и перебраться в землянку, которую по-дружески выкопал мне начальник связи моего 2-го полка, теперь сведенного в батальон, капитан Бешенов со своими ударниками. Сам я не мог принять участия в этой работе, так как мое слепое ранение в пах едва стало позволять мне ходить. За время земляных работ было вырыто 42 кобры, — это небольшие змейки в две-три четверти, как будто с обрубленными хвостами, обладающие способностью высоко прыгать и жалить, но в то время, когда мы их откопали, они были полусонными в своих глубоких норах, — просыпаются они в жару, — а потому мы их теперь уничтожили без вреда для нас. Второй экземпляр нашего вредителя был более серьезным и встретиться с ним нам пришлось при следующих обстоятельствах: около моей землянки была брошенная землянка с проваленной крышей, но передняя ее часть была приятным местом для отдыха на скамейке. В один прекрасный день я слышу крик жены оттуда: «Змея!» Выбегаю из своей землянки с шашкой в руке, вижу с ними же бегут живущие в землянке рядом офицеры конного дивизиона, подбегаю к землянке и ничего подозрительного не вижу в сухих ветках, которыми землянка была забросана. Беру палку и бросаю ее в кусты, а оттуда в моем направлении, с высокого поднятой головой, вылетает змея. Ударом шашки мне удалось почти отрубить ей голову, и она бешено закрутилась. Оказалось, что это был местный желтобрюх, немного больше трех метров
